— Может быть, караван? — с сомнением в голосе сказал Хандал, всегда и во всём сомневающийся парень. Во всём, кроме своего господина.
— Откуда здесь может быть караван? — усмехнулся Захир, готовый посмеяться над кем угодно и когда угодно. Исключая своего господина, разумеется.
— Это наверняка стадо диких ослов, — уверенно заметил Мансур, второй по силе охотник в нынешних местах, уступающий в этом искусстве только тому, кто ехал сейчас перед ним во главе немногочисленной процессии.
— Это становище чагатаев, — сказал Тимур, господин всех тех, кто говорил до него.
Молчаливая скачка продолжилась.
Клубы пыли на горизонте становились всё заметнее. Караван в действительности не в состоянии был поднять столько пыли. Пыль, поднятая стадом диких ослов, постепенно смещалась бы в сторону. Нукеры убедились, что их господин прав: они приближаются к логову своего врага. К логову, из которого выбрались всего два дня назад.
Почувствовав, что его спутников обуревают сомнения, Тимур остановился и, повернувшись к четвёрке нукеров, сказал:
— Спрашивайте.
— Что спрашивать, господин? — сказал Байсункар, опуская глаза от смущения.
— Вы ведь не понимаете, зачем я снова веду вас к Токлуг Тимуру, после того как увёл вас от него два дня назад.
Немного осмелевший Мансур позволил себе высказать сомнение:
— В самом деле, господин, стоит ли второй раз лезть в пасть ко льву, если однажды удалось хитростью заставить его разжать челюсти и унести целыми ноги?
— Хитростью, говоришь? — усмехнулся Тимур.
— Конечно, господин. Когда ты сказал хану, что хотел бы навестить отшельника Зейд ад-Дин Абу Бекра из Тайабада, мы все были уверены, что это хитрость. А когда нас выпустили, мы подумали, что хитрость удалась.
— Мы ведь так и не поскакали в Тайабад, — робко подтвердил Хандал.
— Не поскакали, — подтвердил Тимур, — потому что за три дня, которые мне дал Токлуг Тимур, мы никак не смогли бы этого сделать. Хан знал это не хуже меня.
— Так зачем же он отпустил тебя, господин? — спросил проникнутый сомнением Захир.
Тимур усмехнулся и похлопал себя плёткой по отвороту сапога, извлекая из него облако пыли.
— Он испытывал меня. Увидев моё войско, он понял, что я ему не опасен. Он решил проверить, не буду ли я ему полезен. Полезнее всего для царствующего человека люди верные и умные. И он дал мне испытание, чтобы определить, обладаю ли я верностью и умом. Только дурак или негодяй мог бы навсегда исчезнуть, будучи выпущен из лагеря Токлуг Тимура. Поэтому я решил вернуться.
— Пусть так, господин, и ты прочёл правильно замыслы этого царственного язычника, но что тебе даст его уверенность в том, что ты умён и благороден?
— Многое, Захир, многое, и скоро вы убедитесь в этом. Скачите за мной. Из шатра Токлуг Тимура я выйду сегодня правителем Кеша и Карши.
С этими словами Тимур хлестнул коня и поскакал в сторону пылевого облака.
Беда, если в доме бесчинствует враг,
А ты в это время бессилен и наг.
Стерпи это всё, своё сердце скрепя,
И ангелы мести поддержат тебя.
Пусть враг твой силён и всеведущ, как див,
Ты всё ж воспаришь, за себя отомстив!
Фирдоуси, «Шах-намэ»
В отличие от своего предшественника, Тимур любил города, но так получилось, что, став правителем Кашкадарьинского тумена, он, как и Хаджи Барлас, вынужден был жить вне пределов родного города. Остаток лета, осень и зиму он провёл, кочуя со своей постепенно разрастающейся свитой по предгорным областям между Яккабагом и Гузаром.
Вынудил его к этому всё тот же чагатайский хан Токлуг Тимур. Одной рукой он вручил молодому барласскому вождю ярлык на управление здешними землями, другой посадил в Кеше свой гарнизон: сотню всадников во главе с хитрым и подозрительным Баскумчой.
Тот был крив на один глаз, но зато другим внимательно следил за каждым шагом вновь назначенного правителя. Вмешивался в его распоряжения и всячески норовил показать горожанам, кто тут настоящий хозяин.
Первая стычка произошла из-за базарных весовщиков. Базарный староста, назначенный Тимуром, изгнал из города четверых гератцев, которые наживались, скупая более полновесное самаркандское серебро и пуская в оборот некачественное пешаварское. Баскумча арестовал старосту и посадил в зиндан
