В следующий раз Лиходеич поделился с Тимом рецептом микстурки, после которой у человека несварение мыслей случается. Вроде бы человек слышит, что ему говорят, сам слова произносит, да невпопад, и понять не может, чего от него хотят. Тим без ослушки собирал травку за травкой в почерневший заварочный чайник. А когда Лиходеич решил на себе проверить это зелье из дурманных чащобных травок — лишь заснул, да так выспался, столько снов цветных насмотрелся, как в театр сходил. Да ещё женщина ему светловолосая, красивая привиделась и строго наказала: «Не получится у тебя, старый, мальчика испортить. Не на такого напал. Отстань от ребёнка с глупостями».
И сколько Лиходеич ни пытался, в соответствии с чёртовым договором, научить будущего злоденца коварной ехидной премудрости, тот ей не учился, и вместо лихоимства всякого у него что-то полюбопытнее выходило. И Лиходеич, задумчивый, печальный, держась за трепещущее сердце — от тоски оно такие коленца в груди выделывало! — старательно дробил булыжник, который про Петра Сидорова рассказал, и ссыпал его в заветный флакончик; выпаривал над злополучной склянкой из рукава Тимкиной рубашки слёзы, пролитые при встрече с девочкой и мальчиком, что с грибом-буханкой из леса вышли, и печально смотрел, как парок искрами оседал на фиолетовых стенках…
Понял леший, что есть в этом худеньком мальчишке со взглядом без страха и зла таинственная сила, чудодейственная.
Но всё это было в ту пору, когда Тим не достиг и десятилетнего возраста. Дальше дело пошло очень худо.
Пожалуй, не было второго такого мальчишки, который бы так же хорошо, как Тим, знал лес и всех его обитателей, видимых и невидимых для обычного человеческого глаза. Каждое дерево он знал в морщинистое древесное лицо, по мокрому болотному следу мог назвать имя любого волка или лося. Твердо помнил, что чёрт смущает, бес подстрекает, дьявол нудит, а сатана творит чудеса для соблазна. Никогда не произносил он имени Анчутки — злого духа, живущего то в воде, то в воздухе, знал — нечистый прихромает по первому же зову и не отбиться от него. Лучше Лиходеича отыскивал он чудодейственное вихорево гнездо — клубом свитые тонкие веточки берёзы, внушающие своему обладателю необыкновенную смелость в любых обстоятельствах. Без страха и жалоб гулял Тим по ночным тревожным полям, собирая в холстяной мешочек красные молнии, летучий, призрачный огонь, горящие тоненькие свечки — так цвели чудодейственные травы: голубь, царе-царь, папороть, лев…
Но вскоре всё переменилось. Оказывается, мало было знать силу, заключённую в травах, мало было знать, в какой час её с земли снимать. С какого-то времени почему-то не мог Тим, назубок знающий все заклинания и заговоры, упросить траву поделиться целебной силой, а без этого её живой сок оставался пустой водой. Лиходеич мог бы с большой выгодой для подопечной ему Разбитой коленки выменивать у других леших на вихоревы гнёзда бобров, зайцев, медведей и даже духов-покровителей. Но скоро все узнали, что вихоревы гнезда, сорванные рукой Тима, никому не придают смелости, бессильны они. Когда по велению Лиходеича звал маленький Тим ветры, они верно откликались на его негромкое слово. Но однажды перестали дуть ему и в лицо, и в спину. Ни Восточный, ни Полуденный, ни Западный, ни самый холодный Полуночный не хотели больше водить с ним дружбы, не спешили из дальних стран принести их аромат. Перестал говорить ему Час — Добрый он или Недобрый, и готова ли Земля начинать хорошее дело, или зависло в воздухе чёрное зло.
Печалился Лиходеич, раздумывая над той силой, которая, чувствовал он, когда-то аж гремела в его мальчике, просясь в жизнь, а сейчас будто испарилась куда-то. И никак не мог он понять: как расколдовать её, в чем причина её странного исчезновения?
И вот что ещё изводило Лиходеича. В ночь перед Колядою, они с Тимом, прижавшись плечом к плечу, сжигали в печке полено, мечтая вместе с ним сжечь накопленные за год обиды и беды. Но никогда в пляшущем огне не мелькнула улыбка старичка Бадняка, весело делающего свою грязную работу, никогда он ещё не сказал им, подмигнув: «Всё лучшее впереди». На что дух был доброжелательный, а вот, значит, не мог обманывать.
