– Целая болонская колбаска! – сказал он. – Огромное тебе спасибо!
Ворон пытался немного отдышаться и глядел на него с некоторой горечью.
– Кукурузные хлопья недостаточно хороши? – хрипло сказал он. – Бернард Барух ест кукурузные хлопья, а тебе болонскую колбаску подавай.
– С тобой что-то случилось по дороге? – спросил маленький человечек, которого звали Джонатан Ребек.
– Черт возьми! – рявкнул Ворон. – Да я чуть не надорвался!
– Птицы не надрываются, – неуверенно заметил мистер Ребек.
– Можно представить, что за орнитолог из тебя вышел бы.
Мистер Ребек принялся есть колбаску.
– Изысканно, – сказал он вдруг. – Прелестно. Ты не хочешь немного?
– Не против, – отозвался Ворон и принял из рук мистера Ребека кусочек колбаски.
– Ну как там, славный денёк? – спросил мистер Ребек мгновение спустя.
– Славный, – подтвердил Ворон. – Небо голубое, солнышко светит. Мир провонял летом.
Мистер Ребек слегка улыбнулся.
– Ты не любишь лета?
Ворон чуть приподнял крылья.
– Да с чего бы мне? Всё нормально.
– А я люблю лето, – сказал мистер Ребек. Он откусил от своей колбаски и продолжал с набитым ртом. – Это – единственное время года, когда можно почувствовать вкус своего дыхания.
– О Господи, – сказал Ворон. – Но не с самого же утра. Кстати, избавился бы ты ото всех этих бумажных пакетов, я их и отсюда вижу.
– Я их кину в мусорную корзину в мужской уборной, – сказал мистер Ребек.
– Нет, не надо. Я их унесу. Люди, знаешь ли, станут удивляться. Когда они увидят на кладбище бумажные пакеты, они не подумают, что это гёрлскауты устроили пикник. Кроме того, ты вообще слишком часто там околачиваешься. Люди тебя вот-вот узнавать начнут.
– Мне там нравится, – сказал мистер Ребек. – Мне по душе здешний туалет. Я там и стираю себе, – он обхватил колени руками. – А знаешь, люди говорят, будто миром правят материалисты и машины. Однако это не так. Во всяком случае, не в Нью-Йорке. Город, где на кладбище находится мужская уборная – это город поэтов, – ему понравились последние слова. – Город поэтов, – повторил он.
– Это для детей, – заметил Ворон. – Мамаши приводят детишек, чтобы показать им могилы двоюродных дедушек, мамаши рыдают и сажают на могилах цветы, а ребятишки чувствуют, что им надо кое-куда сходить. Рано или поздно. Вот для них и установили эту здоровенную будку. Ну а что ещё они могли бы сделать?
Мистер Ребек рассмеялся.
– Ты не меняешься, – сказал он Ворону.
– А как я могу перемениться? Хотя ты – не прежний. Девятнадцать лет назад ты сентиментально благодарил меня за солёный бисквит, а теперь хочешь, чтобы я для тебя бифштексы таскал. Дай-ка ещё ломтик.
Мистер Ребек подчинился.
– Я всё-таки думаю, что ты бы справился. Маленький бифштексик не так уж и много весит.
– Он много весит, – сказал Ворон. – На каждом его конце висит по полицейскому. Сегодня я едва не рухнул наземь по пути сюда. Кроме того, все мясники на здешнем форпосте цивилизации теперь меня знают. Довольно скоро мне придётся начать налёты на Вашингтон-Хейтс. А ещё двадцать лет, если доживем, – и я вынужден буду транспортировать бифштексы из Джерси.
– А ты, знаешь ли, не обязан носить мне еду, – сказал мистер Ребек. Он почувствовал себя несколько задетым и почему-то виноватым. Ворон был, в конце концов, совсем невелик. – Я бы и сам справился.
– Чушь, – сказал Ворон. – Тебя охватит паника, как только ты выйдешь за ворота. И город сильно переменился за девятнадцать лет.
– Очень сильно?
– Да. Дьявольски переменился.
– Да, – сказал мистер Ребек. Он отложил в сторону недоеденную болонскую колбаску, тщательно её завернув. – А ты не против того, – спросил он не без колебаний, – чтобы меня кормить? То есть, это удобно? – Он почувствовал, что это глупый вопрос, но ему хотелось знать.
Ворон уставился на него глазами, похожими на замёрзшее золото.
– Раз в год, – прохрипел он. – Раз в год тебя одолевает беспокойство. Ты начинаешь задаваться вопросом, как получается, что по воздуху тебе что-то приносят. Ты задаешься вопросом, а что он с этого имеет. И ты говоришь: «Ничего за ничего. Никто никому милостей не оказывает».
– Это не так, – возразил мистер Ребек. – Это вовсе не так.
