— Ты своим делом занимайся, — недовольно сказал Пенов. — В мое не лезь.
— «Своим», — передразнил Костыря. — А у меня как раз никакого дела нет. Вот давай поговорим за жизнь. Знаешь, почему вас, вологодских, телятами зовут?
Не успел Пенов обидеться, как Мишка обрушил на его голову историческую небылицу.
— Дело было при Петре, при твоем тезке. Приказал он набрать для армии провиант: с Украины там хлеб, с Астрахани рыбу, а с Вологды телят на мясо. Дает вологодскому губернатору телеграмму: срочно выслать эшелон телят. А у вас там, в Вологде, телеграфист пьяный сидел, с девкой обнимался. Перепутал слово, вместо «телят» поставил «ребят». Губернатор собрал парней, в эшелон их — и к Петру, в Питер. Комендант Меншиков приходит разгружать вагоны, глядь — вместо телят вологодские ребята! С тех пор и зовут вас телятами.
— Не было при Петре ни телеграфа, ни железной дороги, — буркнул Пенов.
— Ну и что! — не растерялся Костыря. — Телята-то были. Были или нет телята? — напер он на Пенова.
— Были, — сдался радист.
— Так чего же ты споришь, чего мне голову морочишь! Историю знать надо, — постучал Костыря пальцем по лбу. — Темнота! Я тебе еще могу рассказать, как…
Заработала рация, Пенов махнул Костыре рукой: замолчи, мол, сгинь, и весь напрягся, принимая радиограмму. Костыря тихонько прикрыл люк.
По мере того как из россыпи точек и тире возникал смысл радиограммы, Пенов все больше бледнел. Уже отстучала морзянка, а Пенов еще и еще раз пробегал взглядом написанное и не верил своим глазам.
— Товарищ старшина, товарищ старшина! — закричал он, выскакивая из поста и со страхом, будто змею, неся в руке на отлете ленту с текстом.
Чупахин и Виктор бросили смолить шлюпку и смотрели на подбегающего радиста.
— Корабль к нам идет?! — обрадовался Виктор. — Смену везут?
— Товарищ старшина!..
— Давай, чего орешь. — Чупахин выдернул из рук Пенова ленту.
С радостным ожиданием быстро пробежал глазами текст и нахмурился.
Пенов испуганными глазами следил за выражением лица старшины, и на его собственном лице, как в зеркале, отражались тревожные мысли Чупахина.
Старшина еще раз прочитал радиограмму, сурово и беспокойно взглянул на Виктора и быстро пошел в пост. Поднялся по трапу на смотровую площадку.
— Костыря!
— Все в порядке, — доложил Мишка, глядя на старшину невозмутимыми глазами.
— Дай-ка бинокль!
— Туман падает, — сказал Костыря, подавая бинокль, — ни черта не видно.
— Прочти вот. — Чупахин подал ленту, а сам, взяв у него бинокль, внимательно оглядывал море.
Костыря прочитал радиограмму, протяжно свистнул и наметанно зорко окинул море, потом выжидающе уставился на старшину.
Чупахин отнял от глаз бинокль, серьезно посмотрел на Костырю, Пенова и Виктора, поднявшихся вслед за ним на смотровую площадку, и приказал:
— Пенов, от рации не отходить!
— Есть не отходить от рации! — повторил радист и тотчас спустился вниз.
— Костыря, тебе наблюдать за морем!
— Есть!
— А ты со мной вниз!
— Есть! — сказал Виктор.
Еще раз окинув туманное море, Чупахин спустился вниз, в жилой кубрик, где спал после вахты Генка Лыткин и чистил оружие Жохов.
Генка долго не мог проснуться и в полусне, с закрытыми глазами, натянул на босую ногу сапог, а потом начал наматывать на этот сапог портянку.
— Проснись! — потряс его за плечо Чупахин. — Чего делаешь? Открой глаза.
Генка открыл и долго, бестолково хлопал ими, не в силах освободиться от власти еще по-детски сладкого сна. На щеке его нежно алел рубец от подушки, в волосах запуталась пушинка, и походил он сейчас не на матроса, а на мальчишку, которого мать подняла в школу.
Чупахин, самый старший на посту не только по званию и должности, но еще и по возрасту — ему было двадцать, — с сожалением поглядел на Лыткина, вздохнул и зачитал радиограмму. В ней сообщалось, что в квадрате их поста погиб советский транспорт, и приказывалось немедленно начать обследование побережья.
— Курбатов, пойдешь с Лыткиным до Прелой Губы, — приказал Чупахин Виктору. — А мы с Жоховым — на запад.
— Есть! — откозырял Виктор.
— Примечайте все. Может быть, где что прибьет к берегу, обломки там или еще что. Может, шлюпку увидите.
