Чтобы укрепиться в своей догадке, хитроумный капитан Кендэл рассказал однажды «мистеру Робинсону» смешную шутку. Существует особый вид гадания, который называется «гелоскопия», — когда прорицатель узнает тайны человека по тому, как он или она смеется. Трудно представить, чтобы капитан был таким уж специалистом в этой области, равно как не был он и сыщиком, пусть даже начинающим. Однако из распространенного описания скрывавшегося от правосудия беглеца ему было известно, что у него вставные зубы, поэтому Кендэл рассказал пассажиру шутку просто для того, чтобы тот рассмеялся. И тот рассмеялся, широко раскрыв рот. Оказалось, что у него в самом деле вставные зубы.
С точки зрения прессы во всем мире опять точь-в-точь повторялась история с Тоэлом, и все это было бы полной правдой, если не принять во внимание, что в данном случае все происходило иначе. Сходство заключалось в том, что как арест Тоэла доказал важность телеграфа целым двум поколениям, так в случае Криппена его поимка говорила об эффективности радио. Однако дальше эти истории серьезно разошлись. Ведь в этот раз первое сообщение ушло с корабля в полицию, а главного инспектора сыска, мистера Дью, отправили на более скоростном пароходе, «Лорентик», чтобы опередить беглецов. Тем временем сообщение капитана стало достоянием прессы, поэтому английские читатели уже знали все о погоне, еще когда она была в самом разгаре! И несмотря на параллели с делом Тоэла, существовали и иные, более свежие (но уже вошедшие в набор журналистских штампов) обстоятельства, рвущиеся попасть в разворачивающуюся историю.
За некоторое время до этой погони воображение читателей газет (и вообще всего общества) было поглощено историей о встрече в Африке Стэнли и Ливингстона[26], которую обычно приводят в качестве классического примера британской сдержанности. Истинная история, описанная в журнале «Нейчур» («Природа») в 1872 году, сводится, однако, к другому; Стэнли учел присутствие торговцев-арабов, которые наблюдали за встречей двух европейцев — а в их культуре традиционно принято вести себя сдержанно, так что вовсе не хваленая британская выдержка определяла его действия:
Он мгновенно понял, что европеец был не кто иной, как сам доктор Ливингстон, так что он чуть было не бросился к нему, чтобы обнять, однако ему тут же пришла в голову мысль, что при сем присутствовали арабы, которые, имея обыкновение скрывать свои чувства, весьма вероятно, основывают свое отношение к человеку на том, как способен скрывать собственные чувства он сам. Рядом стоял степенный, величавый араб — предводитель племени, и его поза лишь подкрепила решение мистера Стэнли не выказывать каких-либо признаков собственной радости или восторга. Медленно приблизившись к великому исследователю, он поклонился и произнес: «Вы, полагаю, мистер Ливингстон?» — на что тот, к кому были обращены эти слова, полностью понимая специфику ситуации, лишь улыбнулся и ответил просто: «Да». И лишь по прошествии нескольких часов, оставшись наедине друг с другом, сидя на козьей шкуре, два белых человека обменялись теми словами приветствий, которые оба жаждали выразить, а потом и подробно рассказали друг другу о возникших трудностях и о различных приключениях.
Нейчур, 1872 год
Итак, полностью осознавая, что глаза всего мира теперь направлены на него и что какая-нибудь звучная фраза занесет его имя в анналы мировой истории, главный инспектор сыска, мистер Дью, позже утверждал, что, взойдя на борт «Монтроз» и подойдя к беглецу, он сдержанно обратился к нему с такими же, как у Стэнли, словами: «Вы ведь, полагаю, доктор Криппен?» Тот признал, что это в самом деле так, причем высказал свое облегчение тем, что скрываться больше не нужно, вслед за чем его препроводили назад, в Лондон. Впрочем, инспектор Дью, возможно, несколько приукрасил свою версию событий — в других сообщениях об аресте Криппена говорилось, что его слова были: «Добрый день, доктор Криппен, вы меня знаете? Я инспектор Дью из Скотленд-Ярда». Но, кто бы и что бы ни говорил, попытка Криппена скрыться от руки правосудия провалилась.
