«Надеюсь, третья не сиганет мне на голову», – мрачно подумал Натан и опустил нож.
Вампирша прыгнула; Бреннон метнулся за блоки и дернул рычаг. Под колосниками что-то с шорохом понеслось вниз, блоки бешено закрутились, а лебедки полоснули нежить, точно тонкие пилы. Волосы бааван ши намотались на тросы, и ее голову дернуло вниз. Раздался громкий визг. Комиссар отскочил, уворачиваясь от клочьев плоти (вдруг ядовитая?), и залег за следующим блоком, к которому крепилось что-то вроде балкона на тросах.
Механизм, пропустив через себя часть вампирши, натужно заскрипел, потом послышался звук лопнувших лебедок, и Натан выглянул из укрытия. Измочаленная нежить, слегка пошатываясь, выпуталась из обрывков тросов. Кожу с нее срезало изрядно, а череп местами раздавило, но бодрости тварь не утратила. Уставив на комиссара уцелевший глаз, она кинулась на него, как кошка. И тут настил колосников снизу проломило нечто огромное рыжее и пылающее, сбило нежить прямо в прыжке и вонзило в нее клыки.
– Кусач, не спали тут ничего! – крикнул Бреннон и вскочил, выискивая Лонгсдейла.
Консультант уже превратился в хозяина положения: он прижимал вампиршу коленом к полу и чертил кинжалом знаки у нее на спине. Нежить, против ожидания, почти не извивалась и не шипела. Наоборот – она распласталась по полу, и выражение ее лица становилось все более умиротворенным и человеческим. Лонгсдейл тихо, нараспев, что-то читал, свободной рукой поглаживая вампиршу по голове.
– Сейчас, – ласково шепнул консультант, – сейчас мы отправимся домой…
Комиссар остановился, опустив акрам. Бааван ши тихо вздохнула и опустила голову на руки. Знаки на ее теле роем поднялись в воздух и закружились, соединяя вампиршу и консультанта тончайшей сетью. Лонгсдейл склонился к девушке, убрал с ее лица черные волосы и нежно заворковал над ней на чужом языке. Она слабо задрожала, и ее дрожь передалась консультанту. На его руках и шее вдруг проступили алые точки укусов, словно пробитые шилом, вены налились чем-то темным и сильно вздулись под кожей. У Лонгсдейла вырвался тяжелый полустон-полувздох. Девушка последний раз вздрогнула, вдруг распахнула глаза, стремительно темнеющие до темно-карего цвета, улыбнулась и рассыпалась в прах. Реющие в воздухе значки рассеялись.
Бреннон, помедлив, подошел и протянул консультанту руку. Лонгсдейл оперся на нее и поднялся. Следы укусов исчезли, но для комиссара имело значение лишь то, что они были. Потому он не любил участвовать в охотах – они всегда заканчивались этим. Натан знал, что у него самого никогда не хватило бы духу сперва охотиться за нежитью, убивающей людей, а потом вот так прощать ее ради того, чтобы какая-нибудь мерзкая тварь упокоилась с миром.
…хотя потом он всегда вспоминал предсмертный вопль ребенка, превратившегося в утбурда, и тогда его вновь начинали терзать сомнения. Это было противоречие, которое комиссар не мог разрешить…
– Почему нельзя просто убить нежить? – как-то спросил Бреннон, когда они с консультантом возвращались в его экипаже с очередного рейда по заброшенным шахтам к востоку от Уира.
– Отчего же, можно, – ответил Лонгсдейл. – Но прах убитой нежити остается проклятым и отравляет то место, в котором окажется. Даже если вы бросите урну или труп в болото или зароете посреди пустыни. А массовое захоронение в конце концов само начнет порождать нежить или притягивать нечисть с той стороны. Останки всегда надо очищать и уничтожать проклятие, которое привело к появлению нежити.
– Но вам приходится переживать боль проклятий каждый раз в конце охоты. Как вам хватает сил на это? На падаль, которая убивала людей сотнями?
Консультант взглянул на Бреннона внимательней, чем обычно, – его глаза бледно мерцали в темноте.
– Но ведь каждая нежить когда-то была человеком. Никто не становится нежитью по доброй воле.
Тем не менее комиссар отнюдь не был уверен в том, что монстры нуждаются в прощении… Вот и сейчас он молча смотрел на Лонгсдейла.
– Давайте осмотрим вторую, – сказал консультант. – Вы хотели ее допросить?
– М-да. Если можно. По прошлой встрече мне показалось, что у них весьма ограниченный словарный запас.
