— Я считаю, у нас нет времени сочинять новые афоризмы вместо Конфуция, — сказал он. — Лучше я введу тебя в курс дела.
Дюрелл невесело улыбнулся.
— В этом уже нет необходимости. Ханг Та-По только что сообщил мне все, что нужно.
Исфахан, жемчужина юга, город прекрасных мавзолеев, минаретов, мечетей, дворцов и садов, был построен великим шахом Аббасом на фундаменте, заложенном парфянами, Сассанидами и арабами, а после того, как Каджары перенесли столицу в Тегеран, покоился в глубоком и сладком сне.
Дюрелл прилетел частным самолетом, предоставленным Ханниганом, которым управлял молодой отчаянный фарси Айзек Сепах.
— Зовите меня Айком.
Сепах бегло говорил по-английски, его блестящие усы были черными, как смоль. Он был строен и красив, и наверняка работал на иранскую службу безопасности. Все разведки мира бросились на поиски Тани Успанной.
— Я вам покажу достопримечательности, — предложил Айк. Вы знаете, Мейден-е-Шах был когда-то площадкой для поло? Я тоже играю в поло. Здорово. Узнаете Масджид-е-Шах, голубую мраморную мечеть, всю в мозаике? Голубизна и золото. Как сладкий сон. Полный умиротворения. Вон Али-Кепа, королевский зал для банкетов, и старейшая мечеть Джам-а. Я могу вас туда отвести. И Чегель-Сотун, здание с сорока колоннами — только настоящих там двадцать, а остальные двадцать — просто отражение в бассейне. Но ведь вместе — сорок, да? И девушки красивые. Но очень религиозный город. По соседству, в Нафджабаде, есть даже исповедующие зороастризм. Все здесь поэтично, как в Ширазе, где Саади жил и писал «Гулистан». Соловей Шираза. Мы, персы, все ещё очень романтичны. Хафиз в четырнадцатом веке тоже писал прекрасные газели. Знаете хоть одну?
— Несколько, — отозвался Дюрелл.
— Вы не слишком разговорчивы, — обиделся Сепах.
— Ты это восполнишь, Айк.
— Ребенком я ходил в религиозную школу, в медресе. Папа был членом Мейджлиса — палаты парламента. Меня вышвырнули, когда застукали в одном из безнравственных ночных клубов. Они травили меня до самого Лалезара, а я был недостаточно смышлен. Я хотел устроиться на базаре — это истинно персидское слово, вы ведь знаете, — но не устроился. Тогда я поступил в армию. В кавалерию. Я всегда любил лошадей. И не жалею.
— Смотри, куда летишь, — заметил Дюрелл.
— Вы нервничаете, Сэмуэл. Так на фарси будет «Сэм».
— Просто я осторожен.
Сепах засмеялся, сверкая крепкими белыми зубами.
— Ну вот и прилетели. На тот случай, если вы не знаете, я ваш гид, секретарь и вообще Пятница. Приказывайте.
— Об этом я догадывался.
В Исфахане, изнемогающем от августовской жары и неподвижного зноя пустыни, их встретил Ханух Гатан на «лендровере». Ханух с Айком были так похожи, что вполне могли сойти за близнецов. В город заезжать не стали. В мощной машине, укрытые от палящих солнечных лучей полосатым тентом с бахромой, лежали винтовки, гранаты и нечто, напоминавшее небольшую ракетную пусковую установку.
— Мы направляемся к англичанину, — объявил Ханух.
Айк Сепах рассмеялся.
— Видите, все предусмотрено. Очень легко и очень эффективно.
Слишком легко, — подумал Дюрелл, — и потому вызывает тревогу. Вовлечено слишком много людей, и надо во всем этом разобраться. Он испытывал раздражение, потому что Таня, независимо от того, побывала она на Луне или нет, — а это могло стать самым ошеломляющим успехом Советов в космосе — не входила в непосредственный круг обязанностей секции «К». Дюрелл не замечал признаков активности агентов КГБ, но подозревал, что те где-то поблизости. Он не имел привычки их недооценивать. Между тем, ему явно придется соперничать с китайцами, англичанами и иранцами. Сюда примешивались ещё и отголоски иранской внешней политики. Дюрелл покачал головой, сел в тряский «лендровер» на заднее сиденье, позади двух веселых фарси, и уставился на проносящийся мимо пейзаж.
Когда-то давно, где-то в другом мире и в другую эпоху, он ходил на охоту в болота со старым дедушкой Джонатаном, и старик научил его нескольким основным принципам жизни и выживания. Дюрелл помнил зеленые и черные тени на болотах, величавое мерцание крыльев цапли, таинственную кружевную тень под дубом, испанский мох и мягкое покачивание пироги, когда он правил шестом. Дедушка Джонатан был последним из старых речных игроков, кто единственным броском игральных костей смог заполучить видавший виды колесный пароход "Три красавицы", о котором Дюрелл вспоминал как о доме детства.
