4
Она нарушила запрет, хотя буквально сводило мышцы шеи от напряжения, такое ощущение, что боковое зрение расширило свои возможности. Ужасное… мерзкое… и бесстыдно глупое фальшивое действо.
Это на самом деле было чем-то из ряда вон выходящим. На уровне паха над факсом он держал черепаху… здоровую и живую… шевелящуюся.
Она захотела закричать, но не смогла… Какой-то нелепый детский розыгрыш… над ней издевались вдвойне все это время… издевались, оказывается, не просто над женщиной, а над дурой!
Она прижала руки к лицу и заплакала… все напряжение последних дней вырвалось сейчас наружу… она рыдала в голос как белуга.
– Пишите заявление… с завтрашнего дня… расчет получите за два ближайших месяца в том числе… – услышала она его голос. И потом он добавил: – Тупое женское любопытство…
Но на следующий день она не уволилась. И через две недели тоже. Дома ее скрутила резкая боль в животе. Аппендицит… Ей не должны были делать операцию, поскольку страховка еще не была оформлена, но в больнице закрыли на это глаза.
Развязка наступила и дома. Через два дня дед отдал концы. Благополучно и тихо отошел в мир иной.
Она не видела ни похорон, ни счастливых обладателей квартиры – родственников, которые чуть ли не обвинили Олю в его смерти. После выписки из больницы ей предстояла нелегкая задача – собрать вещи сразу в двух местах: дома и на работе. За две недели в больнице – а восстановление протекало не очень гладко – долго не сбивалась температура – к ней никто не пришел в палату. У нее не было молодого человека, который помог бы отнести вещи… Она работала и ухаживала за больным, а больше не делала ничего.
Может быть, надо было обзаводиться друзьями, подругами, любовником? Она это оставила на потом. Зря. Ей негде было даже остановиться на неделю, чтобы определиться с новым местом работы и жительства.
Спасение пришло за два дня до выписки – в больнице она познакомилась с учителем истории из простой московской школы.
5
– Лебедь грустная в очках, – обратился он к ней.
– Что? – удивилась она его фамильярности. Но когда подняла глаза, увидела взлохмаченные кудри, умные глаза, худощавую фигуру и словно сошедший из старого кинематографа образ. Образ из фильмов про Шурика и Дениса Кораблева.
– Что читаете? – спросил он, опережая ее негодование.
– Фандорина, в смысле Акунина…
– Да вы что – такие умные книги?
Он все говорил и смеялся над ней. Каждая фраза была похожа на легкое издевательство.
Но ей это нравилось…
Выглядел он так, словно еще вчера в пятидневном походе пел у костра песни Матвеева. Звезды с неба над палаткой и искры из пламени отражались в его глазах, несмотря на всю мрачноватость и скудность окружающей обстановки. Веяло от него чем-то родным и знакомым, чем-то не московским, а близким к родине.
– Кем вы работаете, что такой любопытный?
– Я зарабатываю бешеные деньги. Я – учитель истории. Вы же догадываетесь, сколько в Москве зарабатывают учителя. Рассказать вам об этом?
– Не надо, а то я расстроюсь и перестану работать.
– А вам и не надо будет работать, если выйдете замуж за учителя. Я все равно расскажу – только это все тайна: доходы, сами понимаете, тайные, нетрудовые практически…
Она и не думала об учителях, врачах, музыкантах, которых тоже в Москве было немало. Работа в офисе начисто вычеркнула из ее жизни эти категории людей. А ведь они тоже здесь жили, в этом городе. И они так не были похожи на обитающих в офисах тупиц, пафосных перед ровней, заискивающих перед руководством, пошлых в курилках, говорящих о работе и поливающих грязью начальство на свиданиях.
«Вот ведь, наверное, с кем можно посетить Центральный дом художника и какую-нибудь выставку на винзаводе, – подумала она и грустно поправила саму себя: – Можно было бы».
Какое дурацкое сочетание слов – можно было бы.
Такое характерное для Москвы.
Можно было бы купить квартиру, можно было бы повстречать мужчину, интересующегося чем-то кроме размера женских сисек и футбола, можно было бы найти достаточно адекватного и деликатного начальника – но в целом: можно было бы обо всем этом особо сильно и часто и не мечтать.
