Рядом с флагштоком была разбита клумба, на которой росли цветы. По правде, почва там была ужасной, поэтому садовник высаживал взрослые, цветущие растения. Когда они умирали, их выкапывали и заменяли новыми – тюльпанами, анютиными глазками или нарциссами. Трудно было не увидеть сад как особенно извращенную метафору жизненного цикла стартапа. Посадка, цветение, смерть… и замена.
Наш офис представлял собой опен-спейс с отвратительным зеленым ковром. Когда-то здесь размещался банк, и даже сейф был на своем месте, – его дверь осталась незапертой. В помещении находилось несколько комнат, конференц-зал и кабинет в углу с видом на стоянку и Wendy’s на другой стороне улицы. Его занял я. Как генеральный директор. И больше ничего в него не принес.
Офис не был роскошным пространством. Обставляя его, мы потратили меньше тысячи долларов. Там не было ни стульев Аэрон, ни столов для пинг-понга, ни холодильников, набитых дорогими продуктами. Там стояли шесть или семь дешевых складных столов, а в столовой – разномастные стулья, которые я стащил со своего чердака. Если вам хотелось чего-то большего, вам нужно было принести это из дома. Я отчетливо помню, как несколько сотрудников принесли пляжные кресла в офис, – их сиденья и ножки были все еще покрыты песком.
Мы вкладывали деньги в технологии вместо мебели. Заказали десятки компьютеров Dell и доставили их в офис. Купили собственные серверы, – в 1997 году не было облачных сервисов, – и установили их в углу. Преобрели мили кабелей и сами протянули их во внерабочее время. Удлинители и интернет-кабели извивались по офису, как оранжевые и черные змеи. Провода свисали с потолка, словно виноградные лозы.
Я не помню день, когда мы въехали. Возможно, заказали несколько пицц и пробежались в Costco[26]. Но, скорее всего, люди просто вошли внутрь, принеся с собой все необходимое для работы.
Если бы вы оказались в первом офисе Netflix осенью 1997 года, то увидели бы комнату, которая выглядела, как нечестивая смесь подвала компьютерного фрика и передвижной штаб-квартиры политической партии. Примерно так мы себя и чувствовали.
Поводами для работы здесь были не экзотические преимущества вроде бесплатной еды. Это было товарищество, возможность провести время, решая сложные, интересные задачи вместе с умными коллегами.
Люди работали на нас не потому, что хотели находиться в прекрасном офисе. А потому, что хотели сделать что-то значимое.
В то же самое время я готовил собственный переезд. В первые несколько месяцев эксперимента Netflix я жил в пяти минутах ходьбы от офиса, арендовав малюсенький дом. Мы с Лоррейн переехали туда в 1995-м, после нескольких лет жизни в горах. Мне нравилось ходить на работу и с работы. Быть так близко к дому позволяло уходить на обед, проводя время с семьей, а потом возвращаться в офис, чтобы закончить дневную работу. Но это не было хорошим решением на будущее. Мне хотелось иметь двор побольше, а Лоррейн мечтала о просторном доме, чтобы растить в нем детей. В нашем крохотном съемном жилище все время казалось, что они бегают друг у друга на головах. К тому же мы жили слишком близко к шоссе, и шум от машин будил нас по ночам.
Но наши попытки найти новый дом ни к чему не приводили. Риелторы, выслушав наши пожелания, показывали дома, выглядевшие комично. У одного коттеджа на крыше росла трава, – и это не было создано намеренно. К другому прилагалось стадо коз.
Затем, в октябре, на рынке появился трехэтажный дом на пятидесяти акрах[27] в холмах за пределами Скоттс-Вэлли. Когда-то здесь был виноградник, а в начале XX века – загородный курорт. Владельцам исполнилось по восемьдесят лет, и они больше не могли содержать эту собственность. В первый же день, когда мы приехали туда, взяв с собой детей, то влюбились в это место. Оно было идеальным: большой дом и много земли. И стоило всего лишь скромный миллион долларов.
Тем вечером, запаниковав, я позвонил матери посоветоваться. Она была агентом по недвижимости и знала мою семью почти так же хорошо, как и я. «Мы в самом деле хотим этот дом, – сказал я. – Но он стоит очень много денег, больше, чем я когда-либо тратил. И я только что основал компанию. На самом ли деле мне нужен дополнительный риск? Что ты думаешь?»
