К осадному тыну отступили и панцирные конники. Они стояли в проеме раздвинутых мантлет сплошной стеной. Ни пробиться, ни обойти. На такой выгодной позиции можно держать оборону сколько угодно. А с городских укреплений по штурмовым лестницам уже спускается подмога. Заприметили, значит, ребята неладное.
Самые расторопные, размахивая саблями и копьями, уже спешили на выручку своему «князю» через полузаваленный ров. Все кончено! Пленного захватить не удалось. Теперь самим бы уцелеть. А для этого нужно…
– Збыслав, помоги! – гаркнул Бурцев, бросаясь к осадным щитам на колесах. Литвин все понял, стоило Василию навалиться на тяжелую деревянную мантлету. В мгновение ока оруженосец тоже соскочил с коня, отпихнул с дороги чье‑то пробитое стрелой тело и…
– Посторони‑и‑ись! – заорал Збыслав.
Лицо его покраснело, жилы на лбу и шее вздулись. Неподъемный щит сдвинулся с места.
– Теперь другой! – прокричал Бурцев.
Спохватившихся кочевников отпихнули за осадный тын копьями, к Збыславу и Бурцеву присоединились двое дружинников Янека. Дело сразу пошло быстрее. И‑раз! И‑два! Между татаро‑монголами и поляками сомкнулась утыканная стрелами деревянная стена. Каменные ядра катапульт, подложенные под колеса, заблокировали передвижные мантлеты.
Противник забарабанил в неожиданно возникшую преграду древками копий и рукоятями сабель. Но без тарана или хотя бы пары‑тройки топоров взломать ее будет сложновато. Впрочем, и укрываться за осадными щитами долго не удастся. Рано или поздно враг обойдет препятствие или незаметно перемахнет через частокол в другом месте.
Нужно что‑то делать.
– Уходить надо, – переговаривались воины.
Бурцев нашел и поднял с земли свой меч. С отчаянием глянул на сотрясающиеся деревянные щиты. М‑да, не удалось! Знатный пленник ускользнул, судьба Аделаиды по‑прежнему неизвестна. Не у‑да‑лось!
Успокоившаяся Урода сама подошла к нему, словно понукая поскорее убраться отсюда. Бурцев сунул в ножны оброненный в бою меч, перекинул болтающийся повод через лошадиную голову, скомкал его в кулаке левой руки, прихватив пальцами гриву животного, – так проще удержаться при посадке. Правую руку положил на луку седла. Застыл на мгновение. Ногу в стремя, прыжок – и он на коне, бежит вместе со всеми в поля и леса прочь от обреченного города. Потому что нельзя уже не бежать. Нет у них иного выхода.
Послышался стук копыт. К захваченной стенобитной «батарее» неслась ватага дядьки Адама. Число партизанских робингудов сократилось: темнота не помешала татаро‑монгольским лучникам вогнать две ответные стрелы точно в цель. Лошадей с сиротливо пустующими седлами сейчас держали за поводья двое волчьешкурых конников. Они же везли луки и колчаны убитых.
А ведь во время атаки полег еще добрый десяток краковских дружинников. Многие из уцелевших были ранены. Освальд, между прочим, тоже. Бурцев прикинул урон татар. Восемь‑девять легких лучников‑надсмотрщиков, столько же тяжеловооруженных всадников… Стоило ли оно того, если князек, на которого велась охота, благополучно укрылся за частоколом?
Лесные стрелки в волчьих шкурах осадили коней возле раненого добжиньца. Лица – встревожены.
– Татары! – выдохнул дядька Адам.
– Где?! – В уголках рта Освальда запузырилось красное. – Откуда?
– Облавный отряд. Человек сто с полонянами. Идут медленно, но прямо на нас. Скоро будут здесь.
– Нужно… – прохрипел Освальд. И замолк. Обмяк, пополз с седла.
Если бы не расторопность Збыслава, подхватившего господина, добжинец непременно рухнул бы наземь.
Совсем плохо дело.
– Мертв? – тихо спросил Янек.
– Жив, – сверкнул глазами Збыслав. – Без сознания. Сейчас придет в себя.
– Ну, что скажешь, Вацлав? – краковский дружинник подвел лошадь вплотную к Уроде.
Глава 36
Янек в упор глядел на Василия. И не только он. Теперь все партизаны, даже дядька Адам, не шибко жаловавший чужака, даже Збыслав, придерживавший в седле Освальда, ждали ответа.
Вот, значит, как? Выходит, именно он должен в безвыходной ситуации говорить решающее слово.
Именно он должен брать на себя всю ответственность. Тоже, блин, лидера нашли. Хотя сам виноват. Не испугался татарского магического файербола – этой глиняной чушки, набитой порохом, вот и снискал славу героя. А геройский ореол он, знаете ли, жжется. И притом больно.
