– Хочешь сказать…
– Я, Вацлав, хочу сказать, что лучше мне быть куявско‑тевтонской шлюшкой, чем твоей женой…
Врала… Ведь врала же и даже в запале не верила собственным речам. И все же его рука поднялась для удара. Сама поднялась.
До сих пор Бурцев не бил любимую супругу. Нет, не ударил и теперь. Но сам по себе этот жест – угрожающий, обидный, оскорбительный, оказался хуже и жгучей пощечины, и тяжелого нокаутирующего удара.
Княжна побледнела. Княжна пошла пятнами. Губы дрогнули от едва сдерживаемого гнева.
– Бить? Меня? – Она уже не говорила, она шипела змеей. – Ты смеешь поднимать руку на дочь Лешко Белого, вонючий выскочка, мужлан, нацепивший рыцарские шпоры, но не обретший рыцарской чести?
Все было как раньше, как в день их первого знакомства в глуши силезского леса. Только злее теперь от ненависти, горящей в очах полячки, казалось, вот‑вот расплавятся кольчужные звенья на его груди.
– Чего ты хочешь, Аделаида?
Она фыркнула:
– Или мы уезжаем отсюда, или…
Какова была альтернатива, Бурцев так и не услышал. Хлопнула дверь. На пороге стоял дядька Адам. Хмурый и нелюдимый, как обычно. Ну, какая нелегкая его принесла?! И до чего же, блин, не вовремя! И почему пруссы не приучены стучать, прежде чем войти?
– Послушай, – начал Бурцев. – С пацаненком вашим недоразумение вышло. Мы извиняемся, но давай об этом чуть позже, ладно?
Дядька Адам махнул рукой:
– Пустое. Это наша вина. Надо было толково объяснить парню, кому здесь освященное молоко предлагать, а кому – не стоит. Я к тебе по другому делу, Вацлав. По делу срочному и неотложному. Дозоры, наблюдающие за Наревским замком, заприметили шевеление у тевтонов. Немцы снимают со стен знамена и, похоже, готовятся к походу. Не желаешь сам поговорить с дозорными?
Немцы готовятся к походу? Это серьезно. Это значит, что скоро замок опустеет и некому будет преградить путь в Литву, а оттуда и на Русь. Было бы неплохо, совсем неплохо. И в первую очередь для Аделаиды, которой никак не терпится сменить обстановку.
– Сейчас, дядька Адам, иду…
Он шагнул к двери.
– Идешь? – взвилась полячка. – Вот как?! Сначала распускаешь руки, а потом бросаешь жену и бежишь к своим разлюбезным пруссам?! Что, так не терпится гореть с ними в геенне огненной? А не боишься, что я тоже вот так же убегу?
– Замолчи! – рявкнул он, не сдержавшись. – Я скоро вернусь.
Она не ответила. Лишь разъяренной волчицей прорычала что‑то нечленораздельное. И хлопнула об пол очередную миску.
Глава 14
Дядька Адам деликатно притворил за собой дверь. Бурцев сплюнул, вышел вслед за пруссом. Шибанул в сердцах дверью так, что вздрогнули стены. Фу‑у‑ух, – утер пот со лба. Ну, и стервоза же эта княжна, если рассудить. И угораздило же его влюбиться в такую по уши!
Прусский лучник глядел сочувственно и понимающе. Бурцев вздохнул:
– Пусть Аделаиду пока не подпускают к лошадям, а то мало ли… И знаешь что, дядька Адам, сходи, попроси кого‑нибудь присмотреть за ней. Пока меня нет, лучше бы ей не отлучаться из дома.
Он и не подозревал, что притихшая полячка уже прильнула всем телом к двери. Аделаида прекрасно расслышала слова, не предназначенные для ее ушей. Домашнего ареста дожидаться она не стала. И к лошадям не пошла.
Слезы так и брызгали из глаз княжны. Слезы ярости, обиды и злости. В таком состоянии оскорбленной Агделайде Краковской, дочери Лешко Белого, лошади ни к чему. В таком состоянии ей страх – не страх и любые сугробы – по колено. Дрожащими руками полячка нацепила на шею подвеску, которую Бурцев терпеть не мог, – «шмайсеровскую» гильзу в золотой оправе, подарок пана Освальда. Специально нацепила, сознательно. Сейчас это был ее флаг, ее вызов и объявление войны.
Она уходила пешком. Выскочила из дома, прошествовала – стремительная, гордая, раскрасневшаяся – мимо неказистых прусских лачуг и грязных землянок, вышла за частокол, ускорила шаг, обходя походные шатры кочевников и русичей. Кто‑то, кажется, Збыслав, окликнул девушку. Аделаида даже не повернула головы – много чести! Литвин пожал плечами, посоветовал далеко в лес не уходить. Затем, поразмыслив, отправился искать пана Вацлава. Но было уже поздно: Аделаида вошла в подлесок, побежала. Далеко, быстро, выбирая самый неторный путь, по которому проще пройти пешему, нежели конному… Никакая погоня не должна была ее настичь.
