Приказ пришлось произнести трижды: на русском, польском и татарском.
… А ранним утром к Взгужевеже подъехали три всадника при полном вооружении. Ветер трепал белые плащи с черными крестами на плечах, глухие шлемы‑топхельмы выжидательно взирали снизу вверх на поднятый мост и привратную башню.
Их заметили: на боевых площадках было полно кнехтов. Но, видимо, эти ребята здесь ничего не решают. Призывные крики Освальда на немецком не возымели действия. Мост не опустился ни на йоту.
Наконец в черной массе солдат появилась серая накидка с Т‑образным крестом. Тевтонский сержант что‑то проорал.
– Спрашивает, кто мы такие, – перевел Освальд.
– Ну, так скажи – послы магистра Конрада вернулись.
Освальд прокричал ответ.
Трудновато беседовать вот так – на приличном расстоянии, не снимая шлема. Ну, да луженая глотка добжиньского рыцаря пока справлялась с этой нелегкой задачей – его рев из‑под стального ведра звучал глухо и грозно. Однако воин в серой накидке оказался не из пугливых. Со стены снова донесся голос сержанта. Освальд негромко выругался:
– Спрашивает, как представить благочестивых братьев, то бишь нас, магистру.
Крепкое словцо вырвалось и из уст Бурцева. Конечно, ни сам Освальд, ни его люди, расправляясь в си‑лезском лесу с посланниками Конрада Тюрингского, не удосужились узнать их имена.
Серый сержант еще раз что‑то крикнул. И еще…
– Торопит, пес тевтонский! – скрипнул зубами добжинец.
Понятное дело. Не каждый день дотошный сержант сталкивается с рыцарями, запамятовавшими собственные имена. Думай, голова, думай!
– Скажи, что мы выполняем секретное поручение магистра и не желаем быть узнанными! Скажи, что говорить будем только лично с Конрадом Тюрингским. Скажи, что у нас для него срочные и крайне важные вести о новом крестовом походе. И отчитай этого сержанта построже, чтоб не умничал.
На этот раз Освальд превзошел самого себя. Его отрывистый монолог, приглушенный шлемом, напоминал рык разъяренного льва…
Проняло! Наверху засуетились. Кто‑то кого‑то звал, кто‑то куда‑то бежал. Вскоре на стену поднялся рыцарь в белой накидке с черным крестом во всю грудь. Шлема на нем не было – Бурцев разглядел длинные седеющие волосы и всклокоченную бороду. Видно, Христовы братья ордена Святой Марии следят за своим внешним видом не столь тщательно, как светские рыцари, и правила бренной куртуазности у них не в почете.
Одного взгляда, брошенного вниз, рыцарю‑монаху хватило, чтобы облаять сержанта. Теперь приказы на стене отдавал орденский брат.
Послышался скрип и лязг. Мост начал медленно опускаться, а воротная решетка за ним так же медленно поднималась вверх.
Наконец‑то! Три всадника в тевтонских одеждах въехали в невысокую воротную арку.
Никогда ранее Бурцев не страдал клаустрофобией, но здесь, в этом гулком каменном пространстве, ему стало не по себе. За воротами их ждал с десяток вооруженных воинов. Кнехты и опальный сержант стояли в почетном карауле. Там же вышагивал, позвякивая шпорами о камень, знакомый уже бородач – без доспехов, но при мече.
Увы, сражаться придется не только с ними – во внутреннем дворе замка полно народу. Многие поглядывали в сторону ворот с любопытством. Видимо, подъемный мост в Вгужевеже последнее время опускался нечасто.
Бурцев с тоской посмотрел вперед. Пробиваться в башенку над воротами с боем? Ох, сомнительно что‑то… Глянул назад. Добротный мост из цельных бревен, обшитых толстыми досками, снова поднимался – путь к отступлению отрезан. Быстрый взгляд вверх. Острые зубья тяжелой решетки, рассчитанной на удары тарана, нависли над головой. Вспомнились слова Освальда: обрушить ее можно мгновенно – перерубив канаты. Ни щит, ни шлем от падающей решетки не спасет. Заточенные острия раздавят, пригвоздят, впечатают в землю вместе с конем. Но эти железные колья – не единственная опасность. В арочном своде темнело несколько бойниц. Во врага, прорвавшегося через ров, из этих бойниц можно метать копья и стрелы, бросать камни, лить кипяток… Эх, если бы поднять наверх китайские бомбы и взрывами обрушить арочное перекрытие, возможно, удалось бы свалить и тяжелую решетку, и мост.
