— Ну я поехал, — это было сказано уже в дверях, и я не надеялся, что Лёха выйдет меня проводить.
Вышел. Протянул две цветные бумажки с чёрными полосами.
— Возьми, это на метро и на наземный. Они сегодня последний день, а я вряд ли выберусь.
Ох уж эта прибалтийская бережливость. Иногда смешно, а иногда странно. Но если не возьму, он обидится и подумает, будто я чураюсь его подачек. Нет, не подумает, одёрнул я себя. Он вообще о людях плохо не думает. Если долго и упорно не вынуждать. Видимо до таких как он, «горячих парней» долго доходит.
— Ну, чего ты смеёшься? — он нахмурился, но продолжал держать бумажки.
Я взял и ответил:
— Иногда удивляюсь твоей экономности.
— А иначе в наше время долго не протянешь, — он вздохнул и протянул мне ещё один предмет, — Вот, возьми.
Я удивленно посмотрел на миниатюру для вархаммера. Какой-то маг-псионик, а может, я таких и не знаю.
— Император? — предположил я.
— Бестолковый ты, неотёсанный. Это капеллан. Духовный смотритель чаптера.
— Ордена?
— Да какая разница, собственно слово значения не имеет.
На протянутой ладони уместилась новенькая, только что докрашенная фигурка. Человечек в расписных доспехах, увешанный амулетами и раскрытыми книгами. Храмовник. В руке непропорционально толстое древко и знамя. Надпись на Империал готике, в наше время именуемой латынью. Я её не разобрал.
— «Взгляд оставляет след, не то, что слово». Это я тебе так, в качестве напоминания. Не бери в голову, но мне будет приятно, если себе на стол поставишь.
— Ты про Настю?
— А чтобы ты помнил свои поступки, Тамплиер.
Грустно и больно. А разве иные чувства уместны? Что я мог сказать другу, который всерьёз считает меня виновным в своём расставании с любимой женщиной? Могу ли я оспорить его правоту? Кто сможет ответить на вопрос, пусть ответит.
Для хрупкого груза у Лёхи всегда найдётся тара. Блистер из-под миниатюры в самый раз. Я убрал модель в боковой карман, чтобы легко следить рукой и довезти в целостности. Лёха смотрел и молчал.
— Странное сейчас время, да? — спросил он почему-то.
— Почему, — задал я два вопроса, — ты говоришь это мне?
— Люди расстаются, — тихо сказал Лёха и захлопнул дверь. Тухлая сырость пятиэтажного подъезда окружила меня, но не на долго. За домофонным стуком мир жил пробуждением ранней весны. Та же сырость, но в ней ощущается солнце.
Поезд как поезд. Стандартные пыльные стены, гнутые по прихоти конструктора. Обычные сине-жёлтые проводники и билетная чехарда. Мне оставили нижнюю полку, как будто знали о всех моих желаниях, сведённых к одному. Я лёг на хрусткий полосатый матрас, подоткнул простынь, как получилось, и закрыл глаза. День суеты, передачи денег-работ-поручений остался позади. Остаток дня, а если по часам, то почти половина, будут звучать размеренным стуком колёс, баюкать мой сон и нести меня на север Мирокрая.
По большому счёту, было всё равно, куда ехать. Идея давно родилась и теперь настырно рвётся наружу. Это не такой спонтанный выплеск, как с историей про Тамплиера. Ту историю я писал для Лёхи. А вот для кого я собирался написать эту? Наверное, всё-таки для Маши, а не для себя. Поживём — увидим.
Под вечер, когда пейзаж за окном исчез в зеркальном отсвете лампы, я проснулся и выбрался в коридор. Истоптанный, давно не стираный коврик нелепо прикрывал глянец вагонного пола. Но в его длинной полосатой расцветке был какой-то сладкий уют. Смотришь на такой, и волей-неволей слышится звон ложек в стаканах, тихий стук металлических подстаканников, торопливые шаги проводницы. Поезд это вообще странное место. Иной раз в поезде чувствуешь себя совсем как дома. Может быть, всё дело в домашних припасах, часто собранных в дорогу и обёрнутых давно непрочитанными газетами? Или в том, что скопление людей сильно отличается от сутолоки общественного транспорта? Тут люди рассортированы по упорядоченной схеме, а каждое купе или плацкарт чем-то напоминает квартиру. Отдельную или коммунальную. Как кто себя ведёт в поездах, так по тому и видно, в какой квартире живёт. Легче всего адаптируются военные срочники, да групповая ребятня после отдыха на море или в санатории.
