Тетрадь вторая - страница 29

Шрифт
Интервал

стр.

Рвущегося

* * *

Между перстом и ногтем

* * *

Не забыть и не избыть

* * *

Пела как стрелы и как моррэны

Мчащие из-под ног...

(8-го ноября 1924 г.)


Тогда же «Так только Елена...».


«Вьюга наметает в полы» — 19-го ноября 1924 г.

* * *

Листья сыпали осины

На двух любящих. — Лило.

Уговаривал мужчина —

Женщину. Но помело

Осени — слова глушило


— «Но всегда и нерушимо —

С оборотом на тебя».

* * *

«Врылась, забылась, и вот как с тысяче-

Футовой лестницы без перил...»[89]


(24-го ноября 1924 г.)

* * *

«В мозгу — ухаб проложен...» — 26-го ноября


«Точно гору несла в подоле...»[90]  29-го ноября


суббота

* * *

«Ятаган? Огонь?»      |


«Живу — не трогаю...» | 1-го дек<абря> 1924 г.

* * *

Слова: с надсердки (в сердцах), вчерне, непременная воля, обымая, преслушный

* * *

Четырежды взятый, семижды отнятый

(город)

* * *

Все — над воловьей

Жилой любви!

(Смысл: зубы сломаешь над воловьей жилой любви.)

* * *

Так.

Маляры — раны закрашивают

На домах после обстрела

* * *

Полотерская — 18-го декабря 1924 г.

* * *

когда ново


Казанова


(органическая рифма)

* * *

Ох: когда трудно, томно, или после усилия


ах: неожиданность, изумление, новизна, восторг


эх: не везет, не дается, птица — из рук, мог бы — да...

* * *

Неодолимые возгласы плоти:

Ох! — эх! — ах![91]

* * *

Тако во облацéх

* * *

        ...

Все животы в родстве!

Выйди на площадь да      погромче —

И сговорятся — все!

* * *

      (NB! сильнее)


Целого лирика в переплете

— Не в десяти ль томах? —

Неодолимые возгласы плоти:

— Ох! — Эх! — Ах!

* * *

В глухонемые часы: без рифмы

* * *

Чем задохнуться — так разорвемся ж!

* * *

«Емче органа и звонче бубна» — 28-го дек<абря> 1924 г.

* * *

NB! О Царе Мидасе


И хлебом стал звук.

* * *

И звуком стал хлеб.

* * *

NB! На всякое ох есть ах — и на всякое ах — ох!

* * *

Евы золотое яблоко.

...Ты меня забудешь наглухо.

* * *

    ...Как там живут?

Не задумавшись отвечу: — Тесно.

Воздух вымерили по вершкам

И восторг отпущен по квадратам

* * *

                           земл<е?> |

...Чтó не о советской, то, Москве |

Речь, а о звезде одной, совсем не

Звездной...

* * *

Несколько бессмертных строк

* * *

Пела рана в груди у князя

Или раны его — стрела

Пела?

* * *

«Не возьмешь моего румянца»[92] — 25-го дек<абря> 1924 г., чешское Рождество.

* * *

        +

        +

Пела рана в груди у князя

Или раны его — стрела

Пела — к милому не поспеть мол —

Пела, милого не отпеть —

Пела. Та, что летела степью

Сизою? — Или просто степь

Пела, белое омывая

Тело... «Лебедь мой дикий гусь»

Пела... Та, что с синя-Дуная

К Дону тянется...

Или — Русь

Пела?

* * *

(Конец декабря 1924 г.)

* * *

...Как билась в своем плену

От

И к имени моему

Марина — прибавьте: мученица

* * *

Здесь кончается 1924 г.

* * *

На пороге между 1924 г. и 1925 г. — стихи Крестины


«Воды не перетеплил

В чану, зазнобил как надобно...»

* * *

1925 г.


«Воды не перетеплил» — 1-го января 1925 г.

* * *

Мысль: — Если Христос и любил плоть, то как поэт: для подобий своих и притч — чтобы людям понятней — никогда в упор, никогда — как таковую.


Вот Соломон — любил! (Песня Песней, с такой цинической натяжкой выдаваемая католиками за прославление Христовой невесты — Церкви. NB! М. б. Римская — действительно такова (с грудями, с гроздями). Наша — с гвоздями (Распятия).

* * *

(Христос плоть не любил, а допускал. 1933 г.)

* * *

В теле как в трюме

В себе как тюрьме

* * *

Из мыслей о редакторах и редакциях:


Ведь всё равно, когда я умру — всё будет напечатано! Каждая строчечка, как Аля говорит: каждая хвисточка! Так чего же ломаетесь (привередничаете)? Или вам вместо простой славы <пропуск одного слова> солнца непременно нужна <пропуск одного слова> сенсация смерти? Вместо меня у стола непременно — я на столе?


(И это — напечатаете!)

* * *

У Али восхитительная деликатность называть моего будущего сына: «Ваш сын», а не «мой брат», этим указывая его принадлежность, его — местоположение в жизни, обезоруживая, предвосхищая и предотвращая мою материнскую ревность (единственную, в к<отор>ой страдание не превышается — не погашается — презрением!).

* * *

О безнравственности «института кормилиц»


Кормилица. Будь они, я бы конечно взяла кормилицу — («Барыня, у Вас молока как у мы-ыши», нянька Надя, 1920 г.) — и без всяких угрызений совести, по той простой причине, что мой ребенок — в мире — ценнее. Слишком мало шансов, чтобы у меня родился дурак, а у нее — Ломоносов.


стр.

Похожие книги