— Приехали, красавица!
Нет, этот таксист точно не пьян, раз содрал с меня пятьдесят баксов. Новый год все-таки. Все стоит, как баночка икры.
Клуб «Питер» — заведение не пафосное, не «R’n’B», зато жутко богемное. То есть дресс-кода никакого, в Новый год за столиком может сидеть небритый мужичок в рубашке за сто рублей и курить «Беломор», но он точно известный театральный критик или писатель. В общем, самый настоящий Питер. Мы все умные, а внешность — это второстепенно. Я сегодня, как назло, больше бы вписалась в корпоратив «Плейбоя» — черный корсет от «Dolce Gabbana» и дорогущие американские джинсы. Для ИЛа старалась. Диана, когда меня увидела, смеялась так, что поперхнулась «Маргаритой» и подарила фирменные атласные кроличьи ушки. Суровые интеллектуалы за ее столом посматривали на меня с опаской. Через несколько минут напряженного молчания щетинистый парень в косухе, сидящий напротив меня, вспомнил, что по астрономическому времени Новый год в Питере должен наступить на два часа позже, чем в Москве.
Да ладно, что я, в Петербурге не была?
— Питер же по московскому времени живет, — робко предположила я.
Все уставились на меня, как на идиотку, а парень в косухе, сочувственно сдвинув кустистые брови (как у Брежнева), объяснил:
— Мы про временные пояса.
Ага, мне уже легче. Я, правда, полная дура, или это только со стороны кажется?
Парень в косухе направился к диджею: мол, надо встретить Новый год еще и по питерскому времени, а Диана прошептала мне на ухо: «Не парься, они все немного того, зато общаться интересно». Не знаю, не знаю.
В два часа ночи по Москве и в двенадцать по временному поясу Питера диджей заорал в микрофон «С Новым годо-о-ом!!», все повскакали с мест. Щетинистый парень сунул мне в руку бутылку пива, зачем-то набросил на плечи свою косуху (думает, мне холодно в корсете?) и признался, что его зовут Вольдемар.
Мне сегодня явно везет на Вовочек!
Через полчаса и двух бутылок крепкого пива (все-таки Новый год) я стала открывать для себя прелести общения с интеллектуально развитыми людьми. Театральный критик рассказал мне, у кого можно достать контрамарки на любой спектакль, а художница за соседним столиком знала, почему Фрида не выщипывала брови.
Домой ехала рано утром с высокоинтеллектуальной головной болью. На улице такая тишина, как будто Москва полным составом эвакуировалась куда-нибудь на жаркие пляжи. Разочарование компенсируется только сознанием того, что утренники в детском саду были еще хуже. Боже мой, «компенсируется сознанием»… Неужели я настолько пьяна?
Лучше бы я поехала на метро, вместо того чтобы снова тратиться на такси. Или пешком пошла и заблудилась. Дома Лика с бабушкой спозаранку устроили новогодний скандал. Насколько я поняла из воплей, доносившихся сквозь входную дверь, мама собралась подселить к нам Вовочку. Сбежать бы, пока не поздно, но деньги кончились, а на улице я замерзну.
Ирина Родионовна пила валерьянку на кухне и мрачно смотрела на свое отражение в кофейнике. Лика бегала вокруг и пыталась объяснить, как бабушка всю жизнь мешала ее счастью.
— Да он Женечке куда больше подходит, чем тебе! — заявила Ирина Родионовна.
— Вова совсем не в моем вкусе! — испугалась я.
— Уже поздно разборчивой быть.
— Конечно, мне третий десяток пошел. Жизнь, можно сказать, кончена.
Но бабушку так просто не собьешь, так что мне лучше ретироваться в спальню, пока она не увлеклась этой идеей по-настоящему. У нее со времен работы в загсе рефлекс выработался — переженить всех в радиусе километра. Лику она в восемнадцать лет замуж выдала, но я, видимо, лучше сопротивляюсь.
Заперла дверь в спальню (для верности), обернулась…
На моей кровати, на белом шелковом покрывале лежал Вовочка с мятой тетрадкой и грыз ручку. Интересно, он в этой одежде ночевал на вокзале среди бомжей, наркоманов, гастарбайтеров, крыс и заразных бактерий? Уф… Кажется, меня тошнит.
— Поверь, я тебя понимаю, — вдруг пропел Вова. — Но я влюблен в твою мамочку.
Голосок у него очень высокий и довольно противный. И вообще, к чему он это?
— Ты не сможешь меня заставить… — не унимался он.