О вопросе «за что?» и о потенциальном сроке нашей жизни - разговор пойдет несколько позже. А пока... Сколько я повидал бедолаг, которые, сидя в палате на соседней койке, в истерике выплёскивают в пространство свой ужас от происходящего:
- Мне страшно, мне тошно от всех этих мыслей! Никого не хочу видеть!
Через некоторое время истерика становится безмолвной, наступает невыносимая депрессия...
Лежит в постели П., мужчина средних лет. Взор остановился, взгляд направлен в никуда. Вижу, что нужно как-то приводить его в чувство. Читаю вполголоса стихи севастопольской поэтессы Светланы Андреевой:
Рубиновое солнце на небе густо-синем,
Закатной акварелью расцвечен небосвод,
Так царственно нисходит в воздушном паланкине
Прекрасное светило, украсив свой заход...
Вижу, что душа коллеги по несчастью сейчас закрыта, к ней не пробиться ни одной лирической строчке.
- Друг милый, посмотри-ка в окошко, какое небо красивое, солнышко греет, - пытаюсь расшевелить его, замершего в глубоком ступоре, - пойдем-ка во двор, пройдемся.
- Сил нет, ничего не хочу, - тихо хрипит сосед.
- Всё-таки признайся, может, ты чего-нибудь хочешь? - я не теряю надежды. - Какие у тебя сейчас планы?
Надо сказать, все житейские, сочувственные вопросы в ситуации, когда человек закрыт, выглядят по-дурацки.
- Чего тут можно хотеть? - слышу безнадежный выдох. - Всё. Это конец. Не хочется ни есть, ни пить - свернуться бы в комочек и замереть.
Все эти безысходные настроения объединяет одно - наше непонимание причины происходящей беды и удивительная беспомощность, которой мы себя подчиняем. Но какая польза оттого что, услышав слово «рак», человек заранее сдается, ничего не попробовав предпринять.
Меня тоже, дорогие мои, всё это коснулось - в большей или меньшей степени: и удручающий диагноз, и скорбь, и душевная смута, и серьезные внутриполостные операции, и мучительные этапы оживания, а затем долгое восстановительное лечение. Честно признаюсь: возникало иногда ощущение, что жизнь заканчивается, что больше терпеть и бороться невозможно. И только любящий Господь укреплял мою слабую волю, посылая поддержку через стольких людей!
Известно, что при тяжких, изнуряющих болезнях у человека не так уж редко встречается желание и даже готовность умереть. Должен признаться, что и у меня было несколько подобных моментов, хотя, казалось бы, у священника таких негативных эмоций и быть не должно. Но ведь священник такой же грешный человек, как и другие люди, и его в тяжкие минуты посещают помыслы уныния. Другое дело - как преодолеть это искушение.
После второй операции я довольно тяжело выходил из наркоза. Как в тумане, но вполне отчетливо помню то состояние: веки полуприкрыты, не могу шевельнуть ни рукой, ни губами, ни глазами. Ясно вижу людей в белых халатах, которые, делая что-то вокруг меня, призывают:
- Дышите, батюшка, дышите!
Мысли мои при этом вполне осознанны и даже четки: «Дыхание - моя жизнь. Для меня эта жизнь - очередная лавина боли, страданий. Сколько же я их вытерпел!.. Не хочу я этого! Не хочу ни дышать, ни жить, ни видеть никого из вас».
В тот момент передо мной всплывает лицо матушки Людмилы, которая, переживая перед операцией, просила:
- Ты только держись, не умирай! На что я отвечал с улыбкой:
- Мы, офицеры, не сдаемся! Так что не переживай: жить буду...
Думаю, привели меня в чувство и просьба любимой жены, и мое обещание. К тому же вовремя мысль появилась: «Друг милый! Ты христианин или нет? Чего это ты дышать не хочешь? Самоубийством попахивает это».Наверное, это молитвы ближних достучались до меня... Наконец, я набрался сил и тихонечко захрипел, делая первые «вздохи».
И в этот миг услышал радостное:
- Молодец, батюшка, дыши, дыши дальше!
Стыдно стало в этот момент: «Да какой я вам молодец? Знали бы вы, как я только что ни дышать, ни видеть вас, ни жить не собирался».
Вот вам реальная, на себе пережитая ситуация, как может человек умереть вполне осознанно, если не получит молитвенной и дружеской поддержки. Родные мои, болящие люди, задумайтесь над этим. Живите!.. Живите во славу Божию и в радость ближним вашим!
