Дюла с тоской думал о сегодняшнем дне, который, как видно, ему предстояло провести в комнате, по крайней мере, до вечера, так как тетя Нанчи сказала: «В сумерках ты немного погуляешь во дворе».
Сумерки представлялись сейчас столь же далекими, как двадцать первый век, и нашему Плотовщику казалось, будто по зашторенной комнате расползается пропахшая пылью скука.
«Чем можно тут заняться?» — посмотрел по сторонам обожженный мальчик, и взгляд его остановился на широком шкафе с матовыми стеклами, который выставлял напоказ свое содержимое, как добродушная торговка — товары утром на рынке.
«А можно ли?» — вдруг усомнился Дюла, но успокоился, заметив, что в шкафу торчал ключ, который удастся, наверно, повернуть без предательского скрипа.
Наш Плотовщик вскоре убедился, что даже ожоги имеют свою положительную сторону: ведь не окажись он, намазанный маслом, в неволе, ему и в голову не пришло бы открыть шкаф.
На верхней полке стояли книги, но их переплеты не сулили ничего хорошего, а у Дюлы был нюх на такие вещи. Он взял наугад одну Книгу.
«Начертательная геометрия». Плотовщик с почтением, но не колеблясь тотчас поставил ее на место.
«Образцовый садовод», — прочел он название другой книги; затем последовала «Организация производства».
Здесь, как видно, в полном беспорядке хранились старые книги дяди Иштвана, потому что с учебником по естествознанию соседствовала поваренная книга, а потом шло полное собрание стихотворений Шандора Пётефи. Он доброжелательно смотрел на обилие ливерных колбас и фаршированной домашней птицы, возможно, потому, что когда-то долго жил впроголодь среди своих жирных, скучных современников, которые даже не заметили, что рядом с ними по равнодушным грязным дорогам шествовало бессмертие в рваных сапогах.
Нашего Плотовщика не привлекали рифмы, поэтому он взял следующую книгу под названием «Семейная переписка». Он уже собирался отложить и ее, но тут заметил в ней подчеркнутые строки, которые некогда привлекли чье-то внимание.
«Ну-ка поглядим!» — заинтересовался Дюла, точно хорошая лягавая, почуявшая запах дичи.
«После знакомства», — прочитал он на открывшейся странице, а за этим многообещающим заглавием последовали главы «Признания» и «Переписка между молодым человеком и его нареченной».
«Глубокочтимая сударыня! Чтобы в однообразии серых будней (начало фразы было подчеркнуто) не потонули приятные воспоминания о нашем знакомстве и я мог бы считать их великолепным праздником, разрешите мне…»
«Ух ты! — поразился Дюла. — Что такое нареченная, черт побери?»
Далее следовало обращение к «обожаемой сударыне, крошечные ручки» которой с почтением подносил к устам Элемер.
Совсем забыв о своем обожженном теле, наш Плотовщик пробормотал:
— Ха-ха! Ну и чушь!
«Не могу передать моего счастья, — изъяснялся Элемер в главе «Переписка между молодым человеком и его нареченной», — ибо я, именно я, оказался счастливым смертным, который может назвать своими крошечные ручки несравненной Ирмы (слово «Ирмы» было вычеркнуто и сверху написано «Лили»).
«Сдувал! Дядя Иштван сдувал!» — с непочтительным хохотом схватился за бока наш Плотовщик.
Трясясь от смеха, он откинулся на спинку кресла.
И тут же последовала суровая кара. Глаза у Дюлы полезли от боли на лоб, и ему показалось, что кожа лоскутами отходит у него со спины.
— Ой-ой, — дергаясь всем телом, прошептал он тихо, чтобы не услышала тетя Нанчи, и с горьким презрением задвинул подальше на полку «Семейную переписку», не подумав о том, что и его появлению на свет предшествовало нечто подобное и что придет время, когда он окажется во власти тех чувств, о которых писал Элемер, ибо меняется только форма, но не содержание.
За ужином — несмотря на протест обожженной кожи — он будет исподтишка поглядывать на дядю Иштвана и потом тайком ухмыляться, уткнувшись в тарелку. Непонятно, как мог дядя Иштван, этот серьезный и порой даже мрачный исполин, вычеркнуть из книги «Ирма» и написать сверху «Лили», хотя, надо отдать ему справедливость, позже он окончательно вычеркнул из своей жизни и тетю Лили.
Но ужин в это утро представлялся еще очень далеким, и наш Плотовщик, убедившись, что кожа у него на спине цела, продолжал дальнейшие поиски, так как вещи, в удивительном беспорядке сваленные на нижние полки, сами просились в руки, и невозможно было понять, как они попали на это забытое кладбище прошлого. Там оказались новенький ножик и потертый кошелек, игрушечный кнутик и мундштук, музыкальная шкатулка и собачий намордник, шпора и образок, и даже небольшая мышеловка, которая заряжалась очень просто и захлопывалась при малейшем прикосновении. Дюла поиграл с ней немного, пока по неосмотрительности не прищемил указательный палец. Он обиженно сунул обратно на полку это хитроумное сооружение, и взгляд его снова остановился на книгах, у которых нет такой коварной пружинки. Но ему пришлось поспешно закрыть дверцу шкафа: в комнату вошла тетя Нанчи с цветочным маслом.
