Однако Тёрн явно не собирался ничего рушить. Посох в его руках запел, заиграл на множество ладов, и все, кто видел сейчас этот поединок, услыхали что-то своё, свою собственную мелодию. Беззвучная Арфа нарушила обет, она ликовала, собрав, наконец, достойную себя силу.
Обратившись в огненный росчерк, посох ударил вновь с такой быстротой, что призрак уже не успел ни уклониться, ни отпрянуть. Пламенная черта рассекла парящую тень надвое – и подземелье содрогнулось от грянувшего со всех сторон грохота, рождённого словно самой плотью земли, забившейся в корчах.
Две половины призрака обернулись смятыми, неразличимыми, лишёнными последних деталей полотнищами. С шипением и свистом, словно воздух выходил из туго надутых тягуньих пузырей, полотнища втянулись прямо в камни пола – тотчас треснувшие, да так, что вверх брызнул настоящий фонтан мелких осколков искрошенных плит.
И всё стихло.
Свет стал быстро меркнуть, только что ярко пылавшие Камни распадались невесомой золой. Мрак быстро отвоевывал оставленные было владения; изъязвлённые трещинами и разломами стены словно источали черноту.
Несколько мгновений все молчали. А потом дхусс, как и возле той приснопамятной деревни, что погибла от Гнили и удостоилась огненного погребения, со вздохом рухнул на потрескавшиеся плиты.
* * *
К счастью, история не повторяется. Или повторяется не во всём и не всегда. Гномья крепость выдержала, Камни Магии отдали силу, но кости земли не прогнулись, удержав на своих плечах тяжесть возведённого на них строения.
Медленно, ещё не до конца веря в собственное спасение, соратники выбирались на поверхность. Следовало б поспешить – кто знает, что случилось с прежними обитателями каменной твердыни, – но сил ни у кого не осталось. Одно касание призрака хоть и не убивало наповал, но напрочь высасывало, казалось, саму жизнь.
Позади всех тащился Брабер, поникшая голова моталась из стороны в сторону, меч он с блимканьем и скрежетом волочил за собой, словно никчёмный дрын. Перед ним вздыхал и охал мэтр Кройон; демон нёс на руках Тёрна и оттого не мог ощупать отбитый загривок, вслух выражая полную уверенность, что там – «одна сплошная рана».
На стенания демона никто не отвечал. Перед ним влачился Ксарбирус, боязливо втягивая голову в плечи под огненными взглядами, коими его одаривала Гончая.
Они выбрались из крепости – надвратную арку рассекло многочисленными трещинами, камни просели, но строение всё-таки выдержало.
Сидха ждала их там же, где её и оставили, почему-то так и не тронувшись с места, глядя на вернувшихся широко раскрытыми глазами.
Холм-крепость заметно изменился: башенки покосились, на иных обвалились крыши и шпили, но главные купола, расположенные под землёй, выдержали.
– Вот и ладно, – вздохнул демон, бережно опуская Тёрна на траву. – А ты, недостойная, по-прежнему здесь? Чего тебе надобно? Не сказали ли тебе идти на все четыре стороны?
– Четыре стороны предполагают, что я могла и остаться, где сейчас, – тихо возразила сидха, старательно избегая глядеть кому бы то ни было в глаза.
– Нечего мешкать и разговоры разводить! – оборвала их Гончая. – Солнечные и вернуться могут. Тень их, похоже, распугала, но надолго ли, нет, кто знает? Мэтр, ты сможешь понести Тёрна ещё немного?
– Смогу, о храбрейшая, хотя загривок мой изнывает от боли, – с видом героического страдания сообщил Кройон.
– О болячках своих после поговорим. Сейчас отсюда надо убраться куда подальше.
С внезапно взявшей на себя командование Гончей никто не стал спорить, даже Ксарбирус. Алхимик, похоже, её изрядно побаивался.
Не мудрствуя лукаво, отряд двинулся прочь от крепости по уже нахоженной дороге.
* * *
– Нам надо о многом поговорить.
Горел костёр, и на сей раз сидха даже не решилась протестовать; увеличившийся в числе отряд расположился кругом. Тёрн оставался без чувств, и Ксарбирус ничем не мог помочь – алхимик остался гол как сокол, без единой капли даже самого простого эликсира. Кройон страдал от боли в расшибленном затылке, «препятствующей концентрации», как он попытался объяснить.
Брабер не стенал и не ныл, но выглядел гном неважно. Похоже, каждое движение давалось ему с трудом; правда, он не жаловался.
