— Вытри кефирные усы, вон бумажная салфетка в бокале! Не «мугу», а «спасибо» люди говорят.
А он и сказал «спасибо», только другими словами.
Она уходит к тестораскаточной машине, к веселым резцам-бегункам, которые вырезают из теста и сами сшивают ушастые кошельки, начиненные мясом, — ко всей своей технике, которая нравится Лесю. Теплобережные мальчишки часто сплющивают носы о стекла — поглядеть, как оно все тут действует. Действует отлично! Чебуреки скворчат в жиру и пахнут призывно, будто сбор трубят. И разные люди тянутся к павильону.
— Поел — иди гуляй!
Теперь, рядом со Львом-Львом в киоске она видит макушку Леся. Читает. Лев-Лев ему всегда книги дает. Конечно, Алевтина всех книг не накупит… Ах, я чертова разиня, чебурек прижгла! За что на стенке почетная грамота вывешена?
Подцепив чебурек вилкой, она выходит на порог. Щен не смеет сорваться с места, он нервно зевает, его приветливый хвост выметает на каменной плите чистый треугольник.
Кошка на фургоне подобралась. Сузились поперечные зрачки. Не зрачки — амбразуры. Прицел!
— Лови, Щен хвостатый…
Мясо! Жаркий дух! Взрыв! Рыжая молния обжигает Щена когтями. Его зубы, лязгнув, хватают только воздух. Визг, рев оскорбленной души. Васса, урча, пожирает добычу.
— Лопоухий, всяк тебе в рот въедет и выедет. Зубы у тебя на что? Хватать! Кто зевает, тот воду хлебает…
И слышит Анна Петровна голос Льва-Льва, незнакомо неприветливый:
— Не нравится мне ваша философия, Анна Петровна, нет!
Огорчена. Разве она не верно сказала? Взять хоть самого Льва-Льва… Надо же, какая фамилия неподходящая. Какой он лев? Ягненок! Сколько домов в нашем курортном городе выстроили. Он, ветеран войны, все в комнатушке ютится. На столе — книги, на койке — книги, не повернись. А другой бы, с клыками, давно бы квартиру схлопотал. Философия не нравится моя… И малый тоже глядит как волчонок. Я ж своими руками его Щена кормлю, и чаек, и эту чертову кошку…»
Расстроив себя обидными мыслями, Анна Петровна делает свое дело. Не глициниями, не расцветающими розами, не согретыми травами пахнет сейчас Теплый берег, а чудо-чебуреками.
— Хозяюшка! Накормите нашу туристскую компанию!
Кушайте, люди, на здоровье. Она виду не покажет, что ей грустно. Сквозь шипение сковород она слушает голоса у киоска.
— Дядя, сколько стоит «Крокодил»? Ой!..
— Не хватает? Хорошо, потом занесешь. Я тебе верю.
«Ой, чудак, — думает Анна Петровна с нежностью. — Верит всем. Зачем парень деньги понесет, если журнал уже под мышкой?»
Лев-Лев не слышит ее мыслей. Он делает свою важную работу:
— Пожалуйста, вам «Правду», пожалуйста, «Известия», пожалуйста, вам конверт с маркой…
Есть ли на свете человек, который мог бы найти подходящие выражения, чтобы передать гнев, обуявший нашего ламанчца?
…— Но ведь тут вот какое обстоятельство… Когда с ним заговорят о чем-нибудь другом, он рассуждает в высшей степени здраво и высказывает ум во всех отношениях светлый и ясный, так что всякий, кто не затронет этой его рыцарщины, признает его за человека большого ума…
М. Сервантес
Свист, лихой, с переливом, летит над набережной. Здравствуйте, Жора Король явился.
— Привет труженикам Теплого берега! Есть хочу, как сто волков. Принимал в небе ультрафиолетовые лучи.
Он уже сидит верхом на длинноногом стуле и энергично вытряхивает кефир из бутылки в стакан. Смуглолицый, черные бачки, черные усики. Джинсы стянуты на бедрах ковбойским ремнем. Нейлоновая сорочка белей морской пены. А улыбка еще белей, чем сорочка.
— Красивый я сегодня, Анна Петровна?
— Красивый, как муха в сметане, — а сама улыбается. Разве есть на Теплом берегу хоть одна женщина, от трех до ста лет, которая не улыбнется Жоре в ответ? А он хохочет, сверкая зубами.
— Ой, лукавите, Анна Петровна! Меня даже бензозаправщица на летном поле зовет «красивый Жора».
— Ты сегодня на вертолете летал? — высунувшись из окошка, кричит ему Лесь.
— Еще бы! Скоро экзамен на мастера авиаспорта сдам! Триста часов налетал без инструктора и сто девяносто прыжков с парашютом напрыгал. По этому поводу, Анна Петровна, прибавочку!
Она подкладывает ему поджаристых:
