— Ну нет, мы здесь долго не выдержим! — сказал Путилин, вытирая лоб.
— Как тут люди работают? — удивился Функельштейн.
— Если бы не было воды, было бы еще хуже, — заметил Баранов.
— Наоборот, было бы лучше, — объяснил Ельников. — Сухой жар переносится человеком гораздо легче, чем влажный. В сухой, накаленной пустыне вы ходите свободно, тогда как в влажном климате морского берега при той же температуре изнемогаете при каждом движении. Мы надеемся, что когда пройдем эти трещиноватые сланцы, прекратится приток воды и станет легче, хотя температура будет выше.
— Совершенно верно! — заметил Терияма. — Поэтому европейцы так плохо переносят влажный климат тропического пояса и хорошо приспособляются к сухой жаре Египта, Алжира, Аравии.
Он подошел к стенке шахты, вырвал из нее плитку сланца, осмотрел и передал Ельникову со словами:
— Взгляните, как изменилась порода вашей шахты! Вместо тускло-черного сланца, залегавшего выше, здесь слабо блестящий, слегка отливающий серебром, благодаря обильно появившимся мельчайшим блесткам белой слюды. А кое-где рассеяны мелкие, нерезко очерченные бугорочки; это уже несомненно узловатый сланец, порода, слегка измененная контактовым метаморфизмом — от тепла, который выделял из себя при остывании залегающий где-то внизу гранит, прибавил он в пояснение присутствующим, не посвященным в тайны геологии.
— Вы полагаете, что шахта скоро достигнет этого гранита? — спросил Фролов.
— Почти уверен в этом и думаю, что она в нем же и окончится, достигнув желаемой температуры. Геотермическая ступень будет теперь уменьшаться, гранит сохранил еще часть своего жара и отдаст его вам.
— Он уже здорово греет нас сквозь эти сланцы! — воскликнул Путилин. — Я начинаю задыхаться и не могу ждать спуска запальщиков. Поднимемся наверх, Аркадий Егорович!
— Да, мне тоже становится не по себе! — подтвердил Функельштейн. После обеда с винами сердце и так уже работает слишком сильно. А тут прямо банный полок.
— Ну что же, поднимемся. Вы видели достаточно, чтобы поверить в осуществимость моей идеи; узнали, как горячи земные недра.
Посетители один за другим вылезли через люк на платформу, где им показалось немного прохладнее.
— Это как бы предбанник! — пошутил Фролов. — Я убедился, что шахту во всяком случае можно использовать как великолепную баню; здесь раздеваться, а затем с веничком в руках по лестнице вниз; там и горячая вода и накаленные камни.
— Идея! — воскликнул Путилин. — Когда шахта будет готова, нельзя ли будет приспособить часть ее, не слишком горячую, в качестве бани для горожан?
— Где же инженер Киото? — поинтересовался Терияма. — Он с нами спустился, а потом куда-то исчез, а я хотел бы пожать ему руку перед отъездом.
— В самом деле, его не было с нами внизу, нет и здесь! Куда он мог деваться? — спросил Фролов.
— Может быть, он поднялся к камерам насосов на несколько лестниц вверх? — предположил Ельников.
Он подошел к телефону, чтобы спросить, пришли ли запальщики и если нет, чтобы спустили клети без них. Вдруг откуда-то сверху из мрака шахты раздались один за другим два выстрела. Все вздрогнули от неожиданности. Ельников бросился к маленькой двери, которая вела в насосное отделение и к лестницам. Фролов и Терияма последовали за ним, остальные, не умевшие ориентироваться в шахте, застыли в недоумении.
И вот сверху раздался громкий крик:
— Ко мне наверх! Скорее на помощь! Пять лестниц!
Ельников узнал голос Киото и поспешил вперед; поднимаясь по лестнице, он достал и засветил электрический фонарик. В отделении было темно, так как лампочки зажигались только в случае надобности. Фролов и Терияма лезли за ним.
Наверху слышалась возня, топот ног по железным листам пола, заглушенные голоса.
Ельников, более опытный в лазании по крутым лестницам подземных работ, опередил следовавших за ним и проник на площадку над пятой лестницей, когда оставшиеся в темноте Фролов и Терияма находились еще на четвертой. При свете своего фонарика он увидел Киото, сидевшего верхом на поваленном навзничь человеке и державшего его за руки, тогда как последний старался сбросить своего врага. Рядом валялись две шапки, какой-то мешок и револьвер.
