Тепло еще вернется в твой дом - страница 8

---

Перейти на стр. ОК

---

из колодца с умятыми в плиты на Дне

эхо-вехами.

Главное — это из шума выделить ИМЯ!

И не терять его ЗВУК, звук

имеющий вид «U» камертона

волнообразную линию жил-струн

в пианино на сцене,

в которой

из кулисы в кулису стремительно

движется время

то массовкой событий-секунд,

то целым роем

героев фантазий тщедушного духа,

на Имя

из будки суфлерской как пес

откликающегося,

на выход в комзоле Шекспира,

в купюре,

а все чаще

вбегающего Винни-Пухом

с горшочком

для шума.

Главное — выделить мед, мед

из гула

идущего внутри столба

телеграфного, в небо

да стука

по столбу чтоб не сглазил,

двух кулачков, связанных

пуповиной. И кулачки те — то

Символ растущего Женского Сердца.

Так появляется изображения иней на

запотевшей от ОЩУЩЕНИЯ жара

линзе

так появляется вензель — СЛОВО

и даже трубка для

косметических путешествий

от «МОЖНО ДО

нЕльзя»….

****

«Разглядывая твой на бедрах Тюнинг»…

«…И живJтся вроде бы гладенько-складненько

пусть не в золоте, но и уже не в люрексе.

Стерпелось. Мещанствуем. Вот и ладненько.

Не слюбилось. Когда-нибудь, может, слюбится…»

(с)Анастасия Доронина.

…Не унывай,

он просто Бог — от Чуда

рожденный женщиной,

он водит жизнь по кругу

взяв за веревочку,

второй конец которой

петля на шее его. Он

робот кратноногий.

А Жизнь…да ну ее.

Не унывай,

он просто дог — у Бога

в ногах лежит, пускает

слюни, разглядывая твой

на бедрах «тюнинг», и ты

завороженно смотришь

на яйца дога, а Бог — на Бога.

Что Жизнь…да ну ее

жизнь — недотрога.

Не унывай,

он далеко — у Друга,

они лакают виски ис посуды

на четвереньки встав, по кругу,

чтоб было весело, а жизнь — да ну,

ЕЕ он принесет тебе на Куе.

Не унывай,

не тяжелее жизнь

корзинки с визгом изнутри

да слез в двух ведрах,

еще — пылинки

тебя без тюнинга на

бедрах.

Не унывай, лети…

взмах, взмах, взмах…

трах-тренировка это,

спор с жизнью на бегах.

Не унывай, поставь на «Край»

его жокей Иоан, не Будулай

А жизнь? — Да ну ее… Полай

пусть знает кто у тебя…

хозяин.

«Флейм из Вефлиема»

Блин, Понтий ел, а тут

кажысь Волхвы из Вефлиема,

сказали что родился

царь иудейский, а это значит — не

прелюбодействуй,

ни

укради, ни

сотвори, а

веруй, и пресно

и вовеки веков — Амен,

Аплодисментов вор

и бес с серЕбром…

Блин, Понтий вышел из авина

с гербОм на мыле,

и Слово вынул:

— Кто у креста смирен давно на вече,

и кто за риском близко — все — чисты!

Веди Бог и ныне там — под камнем

на камне

начало пламени

или цемента.

Бог — выбор, но бренн — ты

чтобы его просечь. А это значит:

Колена!

Встать!

Лечь.

Ну, блин…

Иесус со мной, а я далече!

И ни друг и ни враг — Иуда!

Это Царь меня словом лечит!

А я молча гляжу в посуду!

А я днем зажигаю свечи!

О, Иесус, я больше не буду…

«А мохнатые ресницы столь изящного загиба»…

Горкий взгляд из под вуали

сладких губ

лакавших море от молитв

отпечатки

и следы от битв

на коленях

сглаженных

мякгой тканию

и короной очерченно

лоно.

Вязь из

паутины

что связала книжки

тертые с журналом

овуляций.

Грация

у стола пустого стула

да еще добавить гула

из окна: «Ты одна»…

ТЫ ОДНА! Не бойся мула

опустившего рога

что обхватывают столько

беспробУдущной тоски с

соло в белом

музыканта

завораживает в плен

блюз

за стеною…прочь Соседа!

Мучать мула, что пришел

для подрагиванья вен на боках

в ожидании стоять посреди

холодной залы.

Крика мало!

Ты садись к нему на спину

и вели ему

сомкнуть

наполнЕнные печальной

влажью слезною глаза

В ПУТЬ!

Влево-вправо, влево-вправо

мир качуется устало

на загривке мула

шерсть слипается от

влаги лона

стоны

и мохнатые ресницы

столь изящного загиба

так длинны они,

щекотят

воздух

он упрямится, но поздно — резко

открывают глазы мула

звезды

черно-влажные огромны…

— Это сОН был. Спи.

«Ах, матова души твоей поверхность…»

Ах, матова кизды твоей поверхность,

дыхание ее зато глубокое,

вбирающее воздух в смысло-легкие

и воздух на планету выдыхающее

в Мытищи, Строгино и на стекло мое

в котором через отпотевший краешек

видны голов заснеженные крыши

не оначает то, что люди в люди вышли,

и печь не топится.

Колотится она об стих мой в ритме

напуганного сердца пред Набоковым — то

биение об матову поверхность

поп девочек в уроке физкультуры

культуру тела да с разбега, да растящие,

когда все мальчики и кони были маленькие,

а поэтэссы — Чуда в перьях, изваянияя.

Ах, матово моей страны страдания!

Читать дальше

---

Перейти на стр. ОК

---