И «джуга-джуга» — Джунглей звери
поют под грохот барабанов
то цепи — время молотьбы…
Но тих сей шум,
мой мозг приглушен
Жрецы снимают рясы, чернь
на купола кидают — «уши»,
скорее — клетки попугаев
соборы в ночь напоминают;
на кранах в небо фонари
предупрежденья для драконов
торговцы в сумы прячут клонов
Слоны из хоботов пускают
пары до неба (это трубы)
печется Бог о хлебе в рот
Целует Дьявол его в губы
А небо просто размокает
(дешевый был гипсокартон)
Срывает вниз парад икон
летят вращаясь вкруг оси:
«З-З-З-З-З-З……»
и словно циркульные пилы
срезают головы шальные,
по небу «Хаски» пробегает,
в санях — Весна, в листву папайи
укутаны большие груди.
Бежит упряжка по проталине
покрытой смазкой-молофьей
но разливается кофЕй
на стол дубовый, в дермантине
скрипит по креслу «Валентино»
шуршит невеста крепдешином
в стакан сцежая молоко,
А рядом с ними Бог (ух, мина!)
подул, вприкуску, блюдце студит.
Окно трехслойное, герметик,
меня отсiкло от Христа,
дыханья, запаха измены
рощенных без струи с соска,
Извне, из студии темна
к стеклу прилипли два мента…
пардон — прилипли два листа
к окну прилипли. А на них
моей рукой написан…счет.
Ой, стих:
уж если быть собакой — «Хаски»
а человеком — «зорро в маске».
Он скачет в Город. В Город Гоев
царей, рабочих, на охоту:
УБИТЬ ХУДОГО КАБАНА!
Зачем? Зачем он Землю роет
под Дубом вечным, вечный Свин,
сын Алехандро и России,
он Царь, он Гой, он мой — Мессия…
Шел Витя Авин средь осин.
Пилат решил: «Кабан хороший!
Клыком осину быстро крошит»…
«Милый, Отче, Господи, Забрось…»
Отзовись, «Мось», милая, на зависть,
медленно вращающей спиною, ну
На какой же ты конец земли отправилось,
море мое?
Море из расплавленных до лавы
желаний преступленья через счастье,
высказанных шумно в скалы славы
прибоя от Луны до звезд и свастик
(приплыли, здрасте!)
на отливе оставляя цепь чаинок!
А, то горе, а то — кони, но уплыли
мордами об небо и ушами
хлопая
чтоб на берегУ страдали люди.
Ну а эта цепь других, мой рот, чаинок
чаек гомон (тоже загалдели)
этих бесполезных, белых чаек
что на сцене так ославил
Чехов.
Переводит нам по буквам, снизу-ввысь он:
«Назовись, откликнись, полуостров „Слов“
полустанок, полуарктик, полуплато
с кельями на кольях для икаров».
А под ними «тык-тык» — парами пингвины
ходят по лугам, залитых солнцем,
оранжевых ромашек, филиалок,
точек черных маковых росинок.
Красотища!
Упитанные, много, в роде — тыщи!
Тех кто себя «хлоп-хлоп» по животику
а напротив их смешно жестикулируют
тоже, но поменьше, но пингвины!
Бог читает выстроенное ими Имя!
Мы под ним лежим сося за вымя
и поэтому не видим «ни пингвина»
только яйца, кладку, да парную напись:
«Накусь!»!
Назовись, окликнись, выдусь, обобросся,
Линия идущих точек в Рось
На какой же ты конец земли отправилась…?….
— Милый, Отче, Господи, забрось!
— Пингвины, «Мось»!
