Река, как и зонтик, окрасилась в полупрозрачный зелёный цвет с примесью синего. Мы всё ближе подходили к мосту Ённохаси. По водной поверхности как-то боком медленно двигалась рыбина. Она не плыла, а скорее вымученно передвигалась, словно обваренная кипятком. Видно, жара действует и на рыб, подумалось мне. Иногда рыбий бок почти целиком высовывался из воды; солнце ярко освещало чёрные полосы, рыбий рот, похожий на клюв, судорожно открывался и закрывался. Это была маленькая рыбёшка из семейства окунёвых. Ба, да это морская рыба! А как она сюда попала? Почему плывет вверх по течению?
Когда я показал женщине на рыбину, её персиковые губки скривились.
— Уже близко, совсем рядом. Вот Ённохаси, — ответила она. Между словами «вот» и «Ённохаси» передние зубы ярко блеснули. С трудом оторвав глаза от этого блеска, я увидел перед собой ярко-красный мост. Это и был Ённохаси. Деревянный горбатый мост, настолько красный, что слепил глаза.
— Мы почти у моря, поэтому здесь смешиваются солёная вода и пресная вода. Здесь, в этом месте, море и река заходят друг в друга. Тут странная вода. Её, кажется, называют солоноватой.
Я смотрел на покрытую лёгкой рябью водную поверхность, в которой отражались красные перила моста. Цвет воды был странный — словно в синеву плеснули немного зелени; казалось, будто в этом месте водная масса не движется никуда, причудливым образом сконцентрировавшись вокруг мостовых свай. Ощущение тоже было какое-то странное.
— Тогда она, наверное, вкусная? Вон, сюда заплывают рыбы, которые должны обитать в других водах. Как та небольшая рыбешка. Но выжить здесь могут только особые породы!
Тут Саэко вышла из-под зонтика, который я держал в руке, и пошла вверх по горбатому мосту. Я в нерешительности топтался у моста. Может, на меня так подействовал рассказ о здешней воде? Но если я не перейду через него, разорвется цепь, что я выковал с таким трудом! К тому же меня мучила жажда, я мечтал о глотке холодной воды. Так что я тоже поднялся на горбатый мост. Звуки шагов метались между сваями моста и поверхностью мелкой реки.
Плоский кусок охлаждённого сыра с длинным названием фромажио-аль-пеперончино, истекая холодным соком, лежал на тарелке из прозрачного стекла, стоявшей на низеньком столике. На этот диковинный сыр с таким длинным названием взирали два высоких стакана со льдом. На краешке столика лежал грейпфрут, своим видом почему-то напоминавший ничего не ведающего симпатичного деда. В комнате стояла такая тишина, что хорошо было слышно позвякивание трущихся друг о друга кусочков льда, и даже дыхание сыра, источавшего влагу. Хотя окно было распахнуто настежь, не доносилось ни шума реки, ни плеска моря — просто стояла мертвая тишина.
Я сидел чинно, выпрямив спину, посасывая кусочек льда, и пытался сравнить сыр и шею женщины. И то, и другое были странно знакомыми и дорогими мне. Шея Саэко была ещё белее, чем молочного цвета шкурка сыра. Под мышками у меня было так мокро, что пот стекал ручейками.
— Сыр делается из натурального овечьего молока и сливок с добавлением перца, кедровых орехов и паприки, — прищурившись, пояснила Саэко.
На поверхности сыра, исходившего «слезой», кроме оранжевых полосок, можно было различить красные пятнышки, похожие на кровоподтеки.
— Наверное, это кусочки жгучего красного перца. Возможно, они покажутся вам островатыми на вкус, — добавила Саэко.
Светло-розовые ноготки Саэко, надавив на поверхность сыра, расплющили несколько белых капелек. Уголки глаз у женщины были очень чётко очерчены и как бы немного вдавлены внутрь, у правого глаза рядом с такой ямочкой была бледная родинка. Веки казались набухшими, ещё сильнее, чем когда мы шли под зонтиком, они были слегка красноватыми. Саэко сменила позу. Циновка слегка скрипнула. В руках женщины появилось нечто напоминавшее замороженную рыбью тушку. Это был большой кухонный нож.
— Я разрежу точно пополам?
В её вопросе мне послышалось другое — «Давай разделим мою вину пополам!»
Синеватый нож, не дожидаясь моего ответа, медленно рассек сверху вниз тепловатый воздух между мной и женщиной.
