Сперва она шепнула это,
Потом легла —
Сухая хрустнула трава.
Я целовал ее в глаза,
Они чернели как гроза.
Ее отверзлися уста,
Слов осыпая два куста:
Что жизнь — лишь краткий миг,
Вот ирис в ночь поник,
Что к солнцу бег стремил крылатый конь —
Но крылья опалил огонь.
Потом она взяла
И поцелуем залила слова,
Июльским жаром обожгло —
Так лето ожило.
Она легла на спину, и он почувствовал, что она смотрит на него. Это необычное стихотворение, сказала она, и его обрадовало, как она это сказала. Тебе понравилось? — спросил он. Иди ко мне, я тебе отвечу, позвала она. Он лег на бок, и его ладонь опустилась на ее плечо, а рука на грудь. Я обожаю тебя, сказала она. Говоря это, она смотрела на него в упор, и он поразился: как она может говорить такие слова прямо в глаза? Он переложил ладонь ей на грудь, и она сказала, что он же не будет мять рубашку. Нет, конечно, ответил он, расстегивая пуговицы.
— Ты никогда не насмотришься досыта?
— Эту рубашку я не расстегивал ни разу.
— Она новая.
— На ней больше пуговиц, чем на старых.
Он расстегнул рубашку. Потом взял девушку за плечо и приподнял, чтобы просунуть руку под спину. Разомкнул лифчик и сказал, что хочет снять с нее рубашку совсем. Она только улыбнулась. Он снял с нее рубашку с лифчиком, груди легко опали. Все, больше преград не осталось. Теперь он снова мог смотреть ей в глаза. Ты счастлив? — спросила она. Он ответил «да» и подумал, что вряд ли что-нибудь могло бы сделать его более счастливым. Но я должен попробовать и то, другое.
— Я хочу раздеть тебя, — сказал он, глядя ей прямо в глаза.
— Не надо, — ответила она.
— Почему не надо?
— Не надо и все.
— Я не сделаю тебе ничего.
— Как ты можешь знать заранее?
— Я должен раздеть тебя. Если я не сделаю этого теперь, то придется потом, но это не будет легче. Когда ты не разрешаешь, ты делаешь мне больно, и так продолжается уже неделю каждый день, и каждый день мне все больнее и больнее.
— Поцелуй меня, — попросила она, и, целуя ее, он расстегнул молнию на коричневых брюках. Я должен, думал он, я делаю все правильно. Он целовал ее все то время, что пытался стянуть брюки с бедер. Она извивалась под ним, и он отлепил губы и посмотрел ей в глаза.
— Я ничего тебе не сделаю, — сказа он. — Если ты так хочешь, я только посмотрю.
Он снял с нее брюки, и она не сделала попытки помешать ему.
— Скажи: я тебя люблю, — попросила она.
— Я люблю тебя.
Она улыбнулась.
— Нравится?
— Очень. Красивее всех картин и статуй, которые я видел.
— Я просто стеснялась, — объяснила она. — Поэтому.
— Ясно.
— Больше я не стесняюсь.
— И я не стесняюсь.
— Ты можешь потрогать.
Он провел рукой по ее животу и скользнул вниз, между ног.
— Целуй меня, — сказала она, и пока он целовал ее, она сама рассупонила его, высвободила и направила. Там было чудно, тепло и хорошо. Будь осторожен, предупредила она, поэтому он лежал тихо. Я с ней переспал! — ликовал он. Это лучший день в моей жизни, и теперь все дни будут прекрасными, потому что теперь я знаю, как прекрасно прекрасное.
— Будь осторожен, — напомнила она.
— Не бойся, я буду очень осторожен. Я ничего тебе не сделаю.
— Тебе хорошо? — спросила она.
— Да.
— Даже когда ты просто так лежишь?
— Да, — ответил он, немного удивившись. — Это то, о чем я грезил.
— И я.
— Я думаю, больше я не стану мечтать о том, чего не пробовал.
— А обо мне? — спросила она.
— О тебе буду. О тебе и об этом.
— Ты не будешь считать меня ведьмой, если я скажу, что мерзну? — Она улыбнулась ему.
— Нет, — сказал он и осторожно выскользнул из нее. Он перекатился на спину, разлегся на вереске и посмотрел вверх на деревья. Зелень уже поблекла, и он подумал, что скоро осень и зима.
— А что мы станем делать зимой? — спросил он.
— Не думай об этом, это еще не скоро.
— Ладно, — ответил он, думая только об этом.
Когда он перевел взгляд на нее, она надела уже все, кроме рубашки.
— Хочешь, я застегну? — сказал он. Она кивнула. Он считал пуговицы — одиннадцать. Потом они поднялись и пошли обратно к тропинке. Она сказала, что больше им не к чему стесняться. Да уж, согласился он. Они шли по тропинке, и она сжимала его руку в своей. О чем ты думаешь, спросила она. Ни о чем, ответил он. Думаешь, я же вижу. Я думаю о том, что тебе показалось странным, что я лежу просто так. Наверняка все так делают в первый раз, сказала она. К тому же я сама тебя попросила, вот ты и лежал. Нет, подумал он, не поэтому: не знаю, почему я вел себя так, но точно не поэтому.
