— Я не говорила тебе, что ненавижу людей?
— Впервые слышу. Это правда?..
— Да. Шики ненавидит людей. Она всегда была такой, с самого детства. Знаешь, дети доверчивы и ничего не понимают. Ребенком ты думаешь, что весь мир любит тебя. Безо всяких условий, просто потому, что ты любишь людей, они должны любить тебя в ответ. Об этом не задумываются, но это именно так.
— Ты права. Дети не привыкли сомневаться. Вспоминаю себя, как я любил и требовал любви в ответ. Единственное, чего я тогда боялся — это призраков. Теперь боюсь людей.
ШИКИ согласно кивнула.
— Но это очень важная вещь, Кокуто. Дело в чистоте и невинности. Когда ты маленький, то думаешь только о себе, и не умеешь замечать злых и испорченных мыслей, которые люди прячут глубоко в сердце. И пусть ты ошибаешься по отношению к некоторым, искренняя любовь родителей, в которой ты купаешься, учит тебя быть добрым и к другим людям. Ведь люди могут выражать только те чувства, с которыми знакомы.
Закат наложил красный макияж на ее лицо. В этот миг я не мог понять, кто говорит — Шики или ШИКИ. Впрочем, по большому счету это было и не важно, и я снова затаил дыхание, слушая монолог Шики.
— Но я была не такой. Я была не одна, с самого рождения. Внутри у Шики прятался ШИКИ, и она слишком рано поняла, что люди не так просты, как кажется. Она узнала, что все мыслят по-разному и вовсе не обязательно любят ее только за то, что она существует. Познав еще ребенком, какими уродливыми и страшными могут быть мысли других людей, она физически не могла полюбить их. Самое лучшее, чего они заслуживали по ее мнению — это холодное презрение. Она росла, стараясь не видеть окружающих людей. Единственное чувство по отношению к ним, которое знала Шики — отторжение. Ей не суждено избавиться от него.
Не знаю почему, но, глядя в глаза ШИКИ, я едва не заплакал. Сердце придавила свинцовая тяжесть. Она ненавидит людей?..
— Но… неужели ей не было одиноко?
— С чего бы? У Шики есть я. Конечно, оставшись один — взвоешь. Но она не была одна. Отгородившись от людей, закрывшись в прочном панцире, она не осталась одна.
Голос ШИКИ звучал решительно и твердо. Я не заметил ни следа неуверенности, ни капли обмана — ситуация его вполне устраивала.
Но неужели?..
— Но с недавних пор Шики начала вести себя странно. Я — неотъемлемая ее часть, но она неожиданно попыталась отречься от меня. Не понимаю. Отторжение, противоречие — это моя прерогатива, Шики же должна была лишь соглашаться, лишь принимать. Что бы это значило?
Резкий сухой смешок, который издала ШИКИ, отразился от стенок пустого класса. На губах мелькнула горькая усмешка. Или, может быть, — циничная?
— Кокуто, тебе никогда не хотелось кого-нибудь убить?
Алая маска, в которую превратилось ее лицо в последних лучах умирающего солнца, заставила мое сердце дрогнуть.
— Так далеко я не заходил. Максимум — врезать по морде.
— Понимаю. Но для меня — это единственное желание. Единственное.
Ее голос снова породил странное эхо.
Слова застряли у меня в горле.
— Ты уже слышал. Люди возвращают другим только те чувства, которые сами испытали. Я стою по ту сторону всех запретов и табу. Наши с Шики приоритеты полярно отличаются. Во мне находят жизнь все порывы, подспудно подавляемые Шики, — в этом причина и смысл моего существования, и я прекрасно это знаю. Бесконечное убийство собственной воли, удушение темной стороны, которую зовут ШИКИ — меня. Мне приходилось убивать себя снова и снова, тысячи тысяч раз. Понимаешь? Убийство — моя стихия, я больше ничего не знаю и не могу. Только убивать.
Она повернулась спиной к окну и мягкими шагами направилась ко мне. Неожиданно меня по коже продрал мороз. Почему?.. Как может беззвучно приближающаяся ко мне девушка внушать столь леденящий ужас?
— Ты понимаешь, Кокуто? Что убийство означает для Шики?
Она остановилась рядом, совсем близко и прошептала:
— Уничтожение всего, что пытается открыть ее ракушку. Примитивная самозащита.
На губах ШИКИ расцвела непонятная улыбка. Улыбка, с которой все сводят к шутке. Но можно ли назвать шуткой эти слова?
Дверь класса захлопнулась за ее спиной.
