Таким образом, душа подразделяется на высшую, среднюю и низшую части. Две последние - смертны, в человеческом теле они помещаются в груди и брюшной полости, разделенных диафрагмой. Высшая часть души - бессмертна. Она помещается, по Платону, в голове, соединяемой с туловищем посредством шеи. Диафрагма и шея - важные регуляторы взаимного функционирования всех трех частей.
Подобное триадичное подразделение применялось Пифагором и Демокритом. Ямвлих в "Теологуменах арифметики" приводит отрывок из сочинения Филолая "О природе", в котором к указанным трем добавляется еще одно подразделение: "Голова - [начало] ума, сердце - души и ощущения, пупок - укоренения и роста зародыша, половой член - семени, оплодотворения и рождения. Головной мозг содержит начало человека, сердце - животного, пупок - растения, половой член - всех вообще [живых существ], ибо все цветет и произрастает из семени" (51, с. 443).
Таким образом, у Филолая то, что Платон называет "неразумной душой", сопоставляется с "началами" (архэ) животного и растения. То же самое мы находим и у самого Платона ("Тимей" 77a, b; 91d, e). Это дает основание для соотнесения "неразумной души" Платона с животными и растениями в гюрджиевской иерархии "живых существ" (табл. 1, гр. 5) или с природой по Плотину (табл. 1, гр. 7). Хотя при этом следует согласиться с Аристотелем, высказывавшимся о некоторой неадекватности сопоставления свойств "неразумной души" с животными и растительными способностями в человеке ("О душе" 432a25-30).
Что касается "разумной души" Платона, то ее, по-видимому, следует отнести ко всему тому, что в иерархии Плотина находится над природой, то есть не только к высшему аспекту внутренней части космической души, находящейся в поднебесном мире, но и к ее внешней части, выходящей за сферу этого мира.
Теперь осталось сказать несколько слов о материи. Последняя понимается Платоном как некое пространство (хора), которое "вечно, не приемлет разрушения, дарует обитель всему рождающемуся, но само воспринимается вне ощущения, посредством некоего незаконного умозаключения, и поверить в него почти невозможно" ("Тимей" 52a, b). Это "незримый, бесформенный и всевосприемлющий вид, чрезвычайно странным путем участвующий в мыслимом и до крайности неуловимый" ("Тимей" 52a, b).
Итак, материей является некий пространственный субстрат, воспринимающий "отпечатки" идей и тем самым участвующий в рождении мира вещей в его телесном качестве. Идеальный мир противостоит материи, а результатом их сочетания является все физическое как воспринимаемое органами чувств. Эту троицу Платон уподобляет отцу, матери и ребенку. По иерархии материя Платона ниже отца и ребенка, а значит, находится там же, куда Плотин в эманативной цепочке помещает свою материю. Но в сферической картине мира, разрабатывавшейся Платоном, нижний конец космической иерархии оказывается в центре сферы, где сходятся и душа и тело в своих наиболее грубых формах. Значит, продолжить иерархическую цепочку можно только направив ее снова вверх, к поверхности сферы. Если еще учесть, что материя Платона служит для пространственной организации всего телесного, что, собственно, и оправдывает с метафизических позиций такой поворот, то она должна занимать всю внутреннюю, "иную", сферу, в которой это телесное и располагается. Тогда и коррелирующий с психокосмической шкалой музыкальный звукоряд следовало бы увеличить не до двух октав, а больше. Но это запрещает древнегреческая теория музыки. Следовательно, материя должна пространственно организовывать только нижнюю часть телесного, а роль организатора верхней части должна взять на себя идеальная область, находящаяся во внешней части космоса. При этом внешняя часть космической души - она же наднебесная составляющая космоса - должна неким образом инвертироваться во внутреннюю часть, в поднебесный мир, и в конце концов соединиться с материей, благо, что и та и другая имеют некоторые схожие черты, например, тождественность самим себе. Таким образом, в платоновской картине мира латентно заложена идея замкнутости психокосмической шкалы.
