– Как ты думаешь, что он сейчас делает? – спросила Лайла.
Рай повертел бокал.
– Судя по тому, что творится у меня с головой, – сказал он, – наверное, топит горе в вине. Так же, как и я.
– Он вернется.
Рай закрыл глаза.
– Я бы не вернулся.
– Вернулся бы, – отозвалась Лайла.
– Нед, – сказал Келл ранним утром. – В прошлый раз ты хотел мне что-то дать. Что?
Нед опустил глаза и покачал головой:
– Да так, ничего особенного.
Но Келл в тот раз видел, как блестели глаза у энтузиаста, и ему стало любопытно.
– Расскажи.
Нед прикусил губу, подумал, затем кивнул. Пошарил под стойкой и достал резную деревяшку длиной примерно с ладонь, узорчатую, с острым концом.
– Что это? – недоуменно спросил Келл.
Нед придвинул к себе краснолондонский лин и поставил деревяшку на острый конец. Убрал руку – деревяшка так и осталась стоять, сохраняя равновесие.
– Магия, – устало улыбнулся Нед. – Так я когда-то думал. Теперь, конечно, понимаю, что никакая это не магия. Просто хитроумный фокус с магнитами. – Он подтолкнул деревяшку пальцем. Она покачалась немного и опять выпрямилась. – Но в юности именно это заставило меня поверить. Даже когда я узнал про фокус, мне все равно хотелось верить. Ведь если здесь нет магии, это не значит, что ее нет совсем. – Он снял деревяшку с монетки, положил на стол и подавил зевок.
– Мне пора идти, – сказал Келл.
– Вы можете остаться.
Время было позднее – или, наоборот, очень раннее, в «Пяти углах» давно не осталось ни одного посетителя.
– Нет, – сказал Келл. – Не могу.
И, не дожидаясь, пока Нед начнет его уговаривать – предложит открыть таверну, отведет Келла наверх, поселит в комнате, той самой, с зеленой дверью и щербиной на стене в том месте, где он пришпилил Лайлу к дереву, той, где он оставил на стене руну поиска, где на полу еще темнели пятна крови Бэррона, – Келл встал и вышел.
Он поднял воротник и шагнул во тьму. По мостам и улицам, тропинкам и паркам Лондона Лайлы. Шел, пока ноги не заболели и виски не выветрилось, и осталась только упрямая боль в груди и жгучая тяжесть вины, совести, долга.
Но и тогда он все равно шел.
И не мог остановиться. Если он остановится, вернутся мысли, а если он будет слишком много думать – то и сам вернется домой.
Он блуждал часами, и только когда ноги стали подкашиваться, сел наконец на скамейку у берега Темзы и прислушался к звукам Серого Лондона, такого похожего на его родной город и в то же время совсем другого.
Здесь от реки не исходил свет. Она тянулась черной лентой, а при первых проблесках зари подернулась лиловым.
Мысленно он будто подбрасывал монетку, решая, что теперь делать.
Бежать.
Вернуться.
Бежать.
Вернуться.
Бежать.
VI
Ожка расхаживала по темным закоулкам возле дворца и злилась на себя.
Упустила. Сама не знает как, но она его упустила. Она целый день искала его в толпе, дождалась ночи, вернулась на свой пост у балкона, но в бальном зале было темно, празднество переместилось куда-то в другое место. По лестнице вверх и вниз текли потоки людей, гости то появлялись, то исчезали, но Келла среди них не было.
Глубокой ночью она увидела пару стражников в великолепных красно-золотых мундирах. Они стояли в тени возле дворцовой лестницы и тихо переговаривались. Ожка достала нож, раздумывая, то ли прирезать их сразу и снять доспехи, то ли помучить немного, выведывая информацию. Но, так и не успев ничего решить, услышала мелькнувшее в их разговоре имя.
Келл.
Она подкралась ближе. Руна понимания языков на коже запылала, слова стали понятнее.
– …ушел, говорят, – продолжал один.
– Что значит – ушел?
– Похитили, что ли?
– Сбежал. Оно и к лучшему. У меня от него мороз по коже.
Ожка в досаде отступила к берегу. Черта с два. Никуда он не уйдет.
Она опустилась на колени и расстелила кусок пергамента. Впилась пальцами в холодную землю, отколупнула комок глины, растерла в ладони.
Это не магия крови. Просто заклятие, которым она сотни раз пользовалась в Кочеке, выискивая тех, кто задолжал ей деньги или жизнь.
– Кес ечар, – сказала она и высыпала землю на пергамент. Земля припорошила очертания города, улицы, реку.
Ожка отряхнула руки и сказала:
