Во время нападений горцы любили прибегать к поджогам и раз наделали переполоху в Геленджике, зажегши леса на горах, спускающихся к укреплению. Что они замышляли — кто их знает! Но при подходящем ветре головешки и искры перебрасываются далеко, а в крепости были постоянно огромные склады военных снарядов и продовольственных припасов. Когда Император Николай Павлович навестил Геленджик в 1837 году, при салютационной стрельбе один пыж попал в провиантский склад. Сильный норд-ост раздул эту искру в пожар, и двенадцать тысяч войска, стянутые для маневров в Геленджик, не могли даже в личном присутствии Императора справиться с морем огня, так что все склады погорели дотла. Успели отстоять только пороховые погреба… Таким образом, угроза пожаром со стороны черкесов была всегда очень страшной. Но в данном случае, по соображениям обитателей Геленджика, пожар никак не мог им угрожать. Поэтому жители, испытывая несколько возбужденное состояние, не беспокоились серьезно, и по вечерам на берегу бухты гуляли целые толпы, любуясь живописной иллюминацией пылающих гор, своим заревом освещающих крепость. Но на военном судне, шедшем в Геленджик, это зарево возбудило большую тревогу. Моряки думали, что это горит самое укрепление, зажженное горцами. С большими предосторожностями судно входило в бухту, и моряки были приятно удивлены, когда попали прямо на гулянье геленджикского гарнизона.
Для недавних кушниковских питомиц новая обстановка представлялась чем-то волшебным, прекрасным, но также страшным. Однако они скоро привыкли к необычной обстановке. Жизнь в крепости быстро привязывала к себе тем духом сплоченности и дружности, который се пропитывал насквозь. Все население жило как одна огромная семья. Тут не было чужих, все были свои, никто не мог оказаться беспомощным и заброшенным. Все знали друг друга и находили вокруг себя людей, достойных симпатии и уважения.
Нужно вспомнить, что офицерский состав кавказских войск стоял в те времена очень высоко и в умственном, и в нравственном отношении. Среди офицеров было много людей серьезно образованных и развитых, в том числе из ссыльных. На Кавказ тогда отправляли в наказание за разные мелкие проступки, нарушение дисциплины, дуэли, оскорбление начальства, а также за политические преступления, особенно по польскому восстанию. Император Николай Павлович любил эту форму наказания, которая не лишала государство работы талантливых людей и не губила человека, открывая ему возможность воссоздать свою жизнь на новом фундаменте. Люди этой категории были по большей части очень порядочные и развитые. Люди же, добровольно шедшие на Кавказ, хотя и рассчитывали здесь скорее выслужиться, но все же выбирали для этого путь труда и опасности, а не ухаживания за начальством где-нибудь в Петербурге или Москве. Это были лучшие люди, способные заинтересоваться делом и самоотверженно служить ему. Упомяну для примера обследование капитаном Новицким тогда совершенно неизвестных земель натухайцев и шапсугов. Он выучился адыгейскому языку и, подружившись с одним горцем, объехал с ним самые недоступные тогда горы, населенные враждебными нам племенами. Он осмотрел все дороги, посетил множество аулов, ознакомился с людьми, наиболее опасными для России и с такими, из которых можно было извлечь какую-нибудь выгоду. Я когда-то читал его доклад о своей поездке и мог только удивляться тонкости его изучения местностей, хорошо мне известных после покорения Западного Кавказа Новицкий не упустил из виду ни одного поворота ущелий, ни одной черкесской тропы, при осмотре которых ежеминутно рисковал головой. В те времена все так относились к своему делу, и этот общий дух охватывал своим веянием даже и средних людей. Под этими веяниями вырабатывалось общеобязательное требование благородства, бесстрашия, готовности умереть за исполнение долга.
Командный состав старался привить этот дух и ко всей массе солдат, видя в нем главную основу дисциплины. У нас любят говорить о жестоких телесных наказаниях «николаевских времен». Читывал и я рассказы о «тысячах шпицрутенов». Нс знаю, может быть, внутри России, среди частей войск, не нюхавших пороху, дисциплину и строили на страхе перед палкой капрала. Но к боевой Кавказской армии это не относится. Я со дня рождения своего жил в кавказской военной среде и скажу, что
