И тут подваливает к нам неожиданно из дальнего угла зала, этакий видный франт. Машинка у него ничего, вполне крутая – средний боец с неплохими наворотами. Походка уверенная, мягкая, не дёрганая. Чувствуется сразу – опытный товарищ, не лох какой, отвислым задом не виляет. Подошел, посмотрел на нас с лёгкой улыбкой и спрашивает мягким таким, вкрадчивым голосом:
– «Что, добрые господа, у вас за трудности? Давно я на вас смотрю, и никак не пойму – то ли вы письмо любовное сочиняете, то ли стихи пишете, то ли декларацию о правах человека в образе дрона конспектируете. Может вам помощь какая-нибудь требуется? Не стесняйтесь – первейший долг благородного кабальеро оказывать помощь страждущим, по мере сил своих и возможностей».
Ну, как-то так он выразился. Я, вообще-то, сразу и не въехал. А вот Валетчик вскинулся:
– «Идите, говорит, себе сударь, боком, плиз-з. Хотите себе – налево, а хотите себе – направо. Мы тут тет-на-тет общаемся, и в третьих лицах надобности не испытываем».
Вроде как, почти вежливо сказал. Он у меня вообще-то, гоношистый. Вечно встревает во всякие лязги-дрязги. А я его потом оттуда достаю. Иногда по частям. Одно слово – задира.
А франт этот усмехнулся слегка, и снова к нам обращается:
– «Напрасно вы, добрые юноши, от помощи моей отказываетесь. Я ведь не просто так подошел, а от всей души – по доброму делу, да с добрыми намерениями. Если вам, например, хабар выгодно сдать надо и на кидалово не нарваться, то милости прошу – всегда к вашим услугам. Ценой не обижу, если товар того стоить будет».
Валетчик тут сразу и задёргался – мол, какой хабар, да с чего вы взяли? Какие ваши подозрения? А тот ему ласково так:
– «Я тут, славные мальчики, не первый год островные тропки утаптываю, много чего насмотрелся и много чему научился. И муки ваши душевные мне легко понятны, дорогой Чит».
Ну, тут Валетчик, вроде как испугался, что ник его известен, и отнекиваться начал:
– «Не знаем даже, откуда вам такие подробности известны, сударь, и отчего такое подозрение ваше. У нас даже и в мыслях ничего подобного не вертится».
А франт ему, серьёзно так:
– «Настаивать не стану, это не по-кабальерски вовсе. Я просто так, по доброте душевной, помочь хотел, а не хотите, так и не надо. Смотрите только на каких-нибудь ушлых барыг не нарвитесь, а то мало не покажется, когда они вас сделают в одну левую».
Ну и, вроде как, отходить хочет.
Тогда Валетчик и сдался нехотя, и говорит ему нормальным своим голосом, без выпендрёжу уже:
– «Ладно, ваша правда, сударь, есть у нас немного хабара, и мы бы хотели его повыгодней продать, да опыта в этом у нас пока ещё нет».
– «Прекрасно, добрые юноши, – говорит франт, и пристраивается к нам, – значит, и верно, помощь моя вам как раз к месту придётся, словно страждущему пилигриму в пустыне сарацинской, алтарь отца нашего небесного».
Ну, так как-то, в общем. Он всё время так странно разговаривает, вроде как бы, смеётся над тобой постоянно. Только не зло смеётся, а вежливо так, на «вы». Иногда понятно выходит, что он сказать хотел, а по большей части, трудно уразуметь, что в его словесных завитках скрывается – мудро накручивает. Да и имя у него странное – Педро, и притом, Крот. И никак я понять не могу, то ли это и впрямь имя его, то ли кличка, а то ли, и того хуже – ник.
Короче, сдали мы ему весь свой запас взрывателей, что под Обсерваторией Стекляруса надыбали. Все двадцать две штуки, копейка в копейку. Цену он нам заплатил действительно хорошую, мы столько и не ожидали получить. Даже на рынке. Валетчик от такой неожиданности подобрел, расслабился и разрешил мне ходовой движок на новый поменять, более мощный. А я ещё под шумок, топор себе приобрёл. Из хорошей рессорной стали кованый, с деревянной полированной рукоятью. Точно по руке, балансировка и вес в меру. Я его сразу же приторочил себе на спину, чтобы сидел надёжно, и доставать было удобно и быстро. Очень смачной штукой этот топор оказался, одно слово – вещь. Крысе по башке дашь – и можно топографию коры её головного мозга изучать в натуральном разрезе, прямо как на чертеже-задании для изготовления на фрезерном станке.
