Уилл что-то пробормотал.
— Что? — спросил отец.
— Мисс Фоли, — простонал Уилл, — о бедная мисс Фоли, они захватили ее в точности, как ты говоришь… Сначала она получила от них то, что хотела, но это испугало ее, ей стало плохо, о, как горько она плакала, папа, как горько; теперь, держу пари, они обещали ей, что ей снова станет пятьдесят, если она выполнит то, что ей велят. Страшно подумать, что они сделают с ней, о папа, о Джим!
— Да поможет ей Бог, — отец Уилла с трудом протянул руку, чтобы отыскать старые портреты участников карнавала. — Ее, вероятно, поместили вместе с уродами. Кто же они? Может, грешники, которые, надеясь на освобождение, так долго странствовали с карнавалом, что приняли образ самого греха? Вот, например, Толстяк — кем он был раньше? Если бы я мог разгадать ту иронию, с какой действует карнавал, взвешивая на своих весах путь грешника, то сказал бы, что раньше он был хищником, охотившимся за всеми видами похоти и вожделения. Во всяком случае теперь он переполнен плотскими удовольствиями. И рядом с ним — Скелет, Тощий Человек, или что бы это ни было, не морил ли он свою жену и детей голодом, духовным и телесным? А Карлик? Был он или не был вашим другом, торговцем громоотводами, всю жизнь проведшим в дороге, он всегда бежал впереди молний и продавал громоотводы, оставляя другим возможность смело глядеть в лицо грозы; неизвестно, почему он соблазнился даровым катанием на карусели; он превратился не в мальчишку, а в спутанный клубок нелепого хлама. Или Предсказательница Судьбы, цыганка, Пылевая Ведьма? Может быть, когда-то она предпочитала жить завтрашним днем, пренебрегая сегодняшним, вроде меня, и была так наказана, обречена гадать о неистовых восходах и ужасных закатах для других. Ты говорил, что видел ее совсем рядом. А Болван? Робкий мальчик? Пожиратель Огня? А Сиамские Близнецы, Боже милостивый, кто они были? Может быть, это воплощенная самовлюбленность? Мы никогда этого не узнаем. Они никогда не расскажут. Мы пробовали угадать и, вероятно, угадали неправильно, наверное, многое не так. А теперь — что нам делать. Куда мы пойдем отсюда?
Чарльз Хэлоуэй разложил на столе карту города и обвел карандашом место, где расположился карнавал.
— Сможем ли мы скрыться? Нет. С мисс Фоли и с таким количеством других людей, вовлеченных в эту историю, никак не сможем. Ладно, тогда как нам их атаковать, чтобы нас не расстреляли с первых шагов? И какое оружие нам выбрать…
— Серебряные пули! — выпалил Уилл.
— Куда загнул! — фыркнул Джим. — Они же не вампиры!
— Если бы мы были католиками, то взяли бы в церкви святой воды и…
— Брось ты, — сказал Джим, — все это чепуха из кинофильмов. В жизни так не бывает. Или я неправ, мистер Хэлоуэй?
— Хочется, чтобы ты был прав, дорогой.
Глаза Уилла яростно сверкнули:
— Ладно. Остается одно — прихватить пару галлонов керосина, спички и сбегать на луг…
— Это противозаконно! — запротестовал Джим.
— Смотрите, кто это говорит!
— Продолжай!
Но тут все замолчали.
Шорох.
Слабый порыв ветра пронесся по библиотечным коридорам и влетел в комнату.
— Парадная дверь, — прошептал Джим. — Кто-то только что открыл ее.
Вдалеке раздался негромкий щелчок. Сквозняк, который только что прошелся по ногам мальчишек и растрепал волосы мужчины, исчез.
— Кто-то только что закрыл ее.
Молчание.
Только огромная темная библиотека со сложными лабиринтами спящих книг.
— Кто-то вошел.
Мальчики приподнялись, тревожно полураскрыв рты.
Чарльз Хэлоуэй подождал, затем тихо сказал лишь одно слово:
— Прячьтесь.
— Мы не можем тебя оставить…
— Прячьтесь.
Мальчишки метнулись в сторону и исчезли в темном лабиринте полок и стеллажей.
Чарльз Хэлоуэй медленно глубоко вдохнул, потом выдохнул, затем заставил себя усесться обратно в кресло, приказал себе опустить глаза на пожелтевшие газеты и стал ждать, ждать, и затем опять… ждать.
41
Тень скользнула среди теней.
Чарльз Хэлоуэй почувствовал, что душа его уходит в пятки.
Бесконечно долго тень и сопровождающий ее человек шли по коридору. Тень казалась неторопливой и осторожной в своей медлительности, и все же она впилась в Чарльза Хэлоуэя, она терзала его как сыр на терке, рвала и крошила его твердое спокойствие. И когда, наконец, тень дотянулась до двери, с ней вошли не один, не сотня, а тысяча людей, и заглянули в дверь комнаты.
