А Митьку раздражает, что Марина Владимировна постоянно его спрашивает, а главное, что мне интереснее ее слушать, чем его. Нарочно начинает болтать, когда она объясняет, чтобы меня отвлечь, ёрзает, с девчонками перемигивается…
Она терпела-терпела, а потом сказала:
— Моторин, у вас комплекс первоклассника. Митька даже растерялся.
— Вы явно не способны проводить в классе сорок пять минут. А поэтому я предлагаю вам каждые пятнадцать минут поднимать руку и выходить — прыгать на одной ноге, это укрепляет нервную систему. Можно еще во дворе в мячик поиграть…
В классе захихикали. Митька позеленел, но стал помалкивать, потому что она взяла за правило, как только он болтает, сразу предлагать:
— Моторин, может быть, пойдете порезвиться в коридор?!
Антошка все уроки с нее глаз не сводит, даже рот открывает с дурацким видом. Я как-то взял нитку и стал по ее шее водить, она не шелохнулась, А на перемене на меня наорала, пригрозила треснуть по морде. Как бешеная тигра!
Конечно, пора исправлять двойки, у меня для симметрии они не только по литературе, есть и по физике, и по истории, но лень. Проще всего с Мариной Владимировной. Я встречаю ее в коридоре, перед уроком, сгибаюсь к ней пониже и делаю грустную физию. А потом доверительно сообщаю, что у меня кто-то помер из родичей. И тут же потихоньку начинаю улыбаться, чуть-чуть, она же тетка умная, видит меня насквозь, стоит ли долго резину тянуть?! Ну она тоже улыбается и не спрашивает, но это кратковременная отсрочка. Самое глупое, что ее объяснение я помню, а пересказать не могу. И мне перед ней неудобно. Вроде видит, что не дурак, вроде понимает меня, улыбается как человеку… Короче, от такой нашей взаимной симпатии у меня уже шесть двоек по литературе. Одна надежда была на сочинение, да и тут авария.
Писали на днях классную работу. Я решил не рисковать, скатал с учебника и быстро ей сдал, минут через пятнадцать после начала урока. Пока шел на место, она сочинение просмотрела и, когда я поднял руку, чтобы выйти, сказала:
— Пожалуйста. Только учтите — вам двойка. Все списано.
— А что — нельзя? — туповато спросил я. — Пожалуйста, могу и своими словами…
Я взял тему: «Декабристы и Николай I». Она же просила писать коротко, я и написал на двух страничках, что декабристы «имели крепостных и нередко их выпарывали», что восстание не удалось, так как «помешало халатное отношение к своим обязанностям Трубецкого».
У меня не было в сочинении ни одной ошибки, и все равно она вкатила двойку. Я даже стал заикаться от возмущения и спросил каким-то писклявым голосом:
— А за что снова пара?
— Ваше сочинение — коллекция стилистических ошибок!
— Это вкусовщина! — Я редко огрызаюсь, но такое кого хочешь из себя выведет. Она долго разбирала каждую мою фразу, но я начисто отключился. В конце концов могу и на двойки учиться, ей же будет хуже, когда итоги начнут подводить.
Митька с шестого класса девчонками интересуется, только они на него не смотрят, мелковат. Вот и стал меня вперед выпускать, требовал, чтобы я знакомился с теми, кто ему приглянулся. А уж потом он начнет трещать. И я могу отходить. Мы тогда седьмой кончали, и приглянулась ему девчонка из десятого. Высокая, даже повыше меня была, а он ей до плеча не доставал, но пристал ко мне, чтобы познакомил. Долго мы думали, как ее внимание обратить, и тут он предложил, что мне подножку даст, когда она нам навстречу будет идти. Я упаду шумно, гулко, а потом за ногу буду держаться и «мужественно стонать сквозь зубы». Какая девчонка устоит, не пожалеет?!
Так и сделали. Только мы немножко не рассчитали. Я не просто грохнулся, а ее с ног сбил, да так, что она какое-то сухожилие растянула, заревела, и вот тут я в нее сам влюбился. Дотащили мы ее к медсестре, она нас и медведями называла, и скотами, и бегемотами, а я почему-то только улыбался, чем ее особо разозлил. Она даже потребовала, чтобы медсестра мою голову проверила, заподозрила, что я ненормальный.
И на этом все закончилось. Митька, пока мы ее волокли, разочаровался в ней, сказал, что ей слезы не шли, что вид был дурацкий. Он вообще не любит, когда его ругают, а я стал иногда за ней ходить из школы, но так, чтобы она не видела. Она почему-то очень меня боялась и всегда кричала издали: «Не подходи, ради бога, а то еще что-нибудь из-за тебя вывихну!» Она мне напоминала пантеру в зоопарке, ходила так же плавно, крадучись, тонкая такая, взрослая, все понимающая… Только я для нее был пацаном, наверное. Несмотря на рост. Так она ничего и не поняла.
