Только поднявшись на холм, я смогла увидеть это здание во всем его великолепии. Никогда не забуду это зрелище! Знала ли я, чем будет суждено ему стать в моей жизни? Очарованная, я утратила дар речи, поддавшись волшебству этих башен, витражных окон и освещенных солнцем могучих серых стен. Казалось, вот-вот послышатся звуки колокола и из-под каменных сводов появятся фигурки в белом одеянии, спешащие на молитву.
Мне так захотелось увидеть больше. Я побежала вниз и не останавливалась, пока не достигла высоких ворот из кованого железа. Они были изумительны. Я разглядывала сложные завитушки и переплетения, которые складывались в причудливый узор — изображения монахинь. «Белые леди», — догадалась я.
Вот бы распахнуть эти ворота и войти! Это было больше, чем просто прихоть, это был порыв, с каким невозможно совладать. Но не ворвешься же в чужой дом только потому, что он тебе так понравился.
Я огляделась. Повсюду царил глубокий покой. Мне казалось, что, кроме меня, здесь никого нет. Но именно сюда шел Стирлинг. Хотя, возможно, он миновал этот дом, не обратив на него никакого внимания. Все было так таинственно, так волнующе, что на время я даже забыла о своей трагедии.
К моему огорчению, стена, поросшая мхом и лишайником, была так высока, что я, сколько ни бродила вдоль нее, не могла разглядеть ничего, кроме возвышавшейся надо всем башни.
Странно, еще день, и я, может быть, навсегда покину эту страну, а меня так заинтересовал старый дом, который я никогда раньше не видела и, похоже, никогда не увижу снова.
Я все еще не знала, что предпринять, как вдруг услышала голоса.
— Эллен должна была принести чай, Люси, — голос был высокий, чистый и очень приятный.
— Я посмотрю, готов ли он, леди Кэрдью, — сказал другой голос, более глубокий и немного хриплый.
Беседа продолжалась, но уже тише, и нельзя было разобрать, что говорят. Что за люди живут в этом доме? Меня бы нисколько не удивило, если, заглянув по ту сторону стены, я увидела бы двух облаченных в белое монахинь — призраков прошлого.
Над стеной распростер свои ветви огромный дуб. Его желуди наверняка падали на землю Уайтледиз. Я остановилась в задумчивости. Уже довольно давно я не лазала по деревьям. Это считалось неприличным для девушки. Кроме того, шпионить за людьми — скверно. Я теребила любимый шелковый шарфик нежно-зеленого цвета — один из последних подарков отца Уж он-то, несомненно, залез бы на дерево А мисс Эмили, конечно, пришла бы в ужас Похоже, это решило все, тем более, что я снова услышала звонкий молодой голос:
— Ты себя чувствуешь лучше, мама?
Словом, я забралась на развилку двух ветвей и, взглянув вниз, увидела прелестную картину Мягкая, ровная, словно зеленый бархат, трава, на клумбах розы и лаванда, белая статуя фонтана, зеленые кустарники, подстриженные в форме птиц, по лужайке, распустив свой великолепный хвост, шествовал павлин в сопровождении маленьких скромных пав Невдалеке от пруда под большим бело-голубым тентом был накрыт чайный стол, за которым сидела девушка приблизительно моего возраста. Похоже, она была довольно высокой, и уж точно — стройной Волосы цвета меда, заплетенные в длинные косы, спадали на спину. На ней было бледно-голубое платье с белыми кружевными воротником и манжетами. Другая женщина, лет на десять старше девушки, наверное, была Люси. В раскладном кресле сидела дама с такими же прекрасными, как у девушки, волосами, нежная и хрупкая.
— Как приятно в тени, мама, — сказала девушка — Надеюсь, — голос звучал немного брюзгливо — Ты знаешь, как я плохо переношу жару. Люси, где моя нюхательная соль?
Девушка встала, чтобы поправить подушку под головой матери, а Люси куда-то пошла по лужайке, вероятно, — за нюхательной солью. Она, должно быть, компаньонка или старшая горничная, а может, и бедная родственница. Несчастная Люси!
Мать с дочерью продолжали беседовать, но поднявшийся ветерок относил их голоса в сторону. Он-то и сыграл со мной злую шутку! Когда я карабкалась наверх, шарфик на моей шее развязался. Я не заметила, как он зацепился за ветку, а затем и вовсе соскользнул с меня. Шарф висел свободно, но только я потянулась за ним, порыв ветра подхватил его и шаловливо унес за стену, словно в наказание за мое подглядывание. Он мягко опустился на траву рядом со столиком, но никто ничего не увидел.
