Ровно за восемь секунд до 22.00 он включил свою зажигалку и поднес ее к куску ветоши, предварительно смоченной в керосине. Затем он швырнул горящий ком в отстойник и бесшумно поспешил прочь в темноту.
Пламя пробежало из отстойника обратно через сливную дыру и с громким «ву-у-умпф!» – звуком, который услышал часовой, – подожгло горючее внутри стен. Но это было ничто по сравнению с теми звуками, которые раздались вскоре.
Пламя яростно облизнуло бочки. Бочка из-под вылитого бензина, наполнившаяся парами горючего, а значит, самая взрывоопасная, рванула первой. Неимоверный грохот расколол тишину ночи, когда взорвалась воздушно-бензиновая смесь, осколки бочки прочертили небо. Часть из них пробила три ближайшие бочки, содержимое которых, вылившись на бетон, усилило огненный шабаш. Секундой позже начали взрываться и остальные емкости. Шесть бочек с оставшимися наглухо закрытыми пробками взорвались последними. Прошло почти пять минут, прежде чем последняя из них взлетела на воздух, продемонстрировав впечатляющее зрелище – огненный фонтан взметнувшихся ввысь горящих потоков бензина.
К 21.45, за пятнадцать минут до того, как должна была произойти диверсия, Берн и Акфорд осторожно подогнали машины на пару сотен ярдов от зданий. В ожидании они замерли на месте. Как только Берн увидел первую вспышку, он завел двигатель своей машины, шум которого потонул в реве пламени и грохоте последовавших взрывов. Акфорд в задней машине сделал то же самое. Они ждали, когда появятся солдаты, чтобы посмотреть, чем же те займутся. Берн понимал, что момент начала движения требует очень тщательной прикидки.
По прошествии целых недель или даже месяцев смертельной скуки и бездействия наконец-то произошло что-то такое, что привлекло и удерживало внимание несчастных иракских солдат, посланных на эту Богом забытую пограничную заставу. Любой огонь завораживает – только-только проснувшиеся солдаты вначале просто стояли и глазели на него. Затем, возбужденно переговариваясь, они стали передвигаться поближе к нему, чтобы было теплее.
Ругаясь, угрожая и стараясь перекричать рев бушующего пламени, лейтенант сделал тщетную попытку заставить своих людей хоть как-то действовать. Единственным ответом на его призывы послужила бурная, полная ехидства тирада от огромного полуодетого, но теперь уже совсем проснувшегося капрала о том, что если он, лейтенант, жаждет пойти и помочиться на этот вулканический огонь из того бесполезного собачьего зибба под названием ручная помпа, который является единственным противопожарным средством в этом престижном военном заведении, то тогда это его, лейтенанта, привилегия. Он, капрал, тогда помолится за его, лейтенанта, славное будущее в раю в легендарном окружении прекрасных, пухлых и заботливых служанок, шелковых занавесок, чистой проточной воды, обильных яств, изысканных фруктов и прочего в том же духе.
Лейтенант сдался. Грызя ногти от отчаяния перед возможными последствиями после того, как начальство узнает об этой катастрофе (он почти сразу же решил не докладывать о ней несколько дней, пока не заметет следы), лейтенант мрачно отступил в сторону и наблюдал, как то немногое, что оставалось от его до сих пор непримечательной карьеры, возносилось в небеса вместе с огромными клубами густого черного дыма.
Если бы он, или кто-то из его солдат, обернулся назад ровно в 22.05, то, возможно, как раз заметил бы, как темные силуэты двух изрядно испачканных санитарных машин проследовали мимо по дороге, ведущей на север, не далее чем в тридцати ярдах от них.
Но никто так и не обернулся. Две машины проскользнули дальше, оставшись незамеченными.
Команда Хауарда была в Ираке.
