— Кто это? — спросила Анна.
— Мы случайно познакомились в «Голове сарацина», — сказал д'Артаньян. — Это шевалье де Карт. Получил образование в иезуитском колледже, а вот дальше жизнь у него как-то не складывалась — служил в армии, черт-те где, даже в Чехии. Он как-то спрашивал у меня совета, чем, на мой взгляд, ему следует заняться — оставаться на военной службе или заняться математикой. Мне кто-то говорил, что к этой самой математике у него большие способности, — ну, а то, что офицер из него никудышный, я и сам вижу. Я подумал, подумал, да и рассудил нашим здравым гасконским умом: коли у тебя к чему-то есть способности, этому и следует посвящать жизнь. Пусть даже это математика, в которой сам я, признаюсь, ничего не понимаю, разве что хорошо умею проверять трактирные счета… В общем, я его решительно направил на путь математики — вдруг да и получится что-то у юноши с этой самой цифирью, хоть и не дворянское это дело, ох, не дворянское… Я ему только посоветовал взять другое имя, какое-нибудь красивое. Ну как можно сотворить что-то заметное в этой их науке с таким-то именем — де Карт? Собратья по науке его просто не запомнят, не говоря уж о будущих поколениях…
— Я вами восхищена, Шарль, — сказала Анна с серьезнейшим лицом. — Вы, оказывается, и в науках разбираетесь…
— Просто у нас, гасконцев, здравый и практичный ум, — сказал д'Артаньян убедительно. — Поэтому мы дадим толковый совет, о чем бы ни шла речь… — И тут его осенило. — Анна…
— Что? — спросила она с самым невинным видом.
— Вы вновь меня вышучиваете, — оказал д'Артаньян печально.
— Ничего подобного.
— Нет уж! Я уже изучил эту вашу манеру — отпускать колкости с самым серьезным и невинным личиком… Правда, при этом оно остается столь же очаровательным, и это меня примиряет с любыми насмешками…
— Это опять те же самые признания?
— Да, — сказал д'Артаньян. — Да. Да, черт возьми! Мало того, сейчас я буду читать вам стихи!
— Вы?
— Я, — гордо сказал д'Артаньян и, не обращая внимания на окружающих, в самые патетические моменты помогая себе взмахами трости и огненными взорами, принялся декламировать:
— Я полон самым чистым из огней,
Какой способна страсть разжечь, пылая,
И безутешен — тщится зависть злая
Покончить с мукой сладостной моей.
Но хоть вражда и ярость все сильней
Любовь мою преследуют, желая,
Чтоб, пламя в небо взвив, сгорел дотла я,
Душа не хочет расставаться с ней.
Твой облик — этот снег и розы эти —
Зажег во мне пожар, и виновата
Лишь ты, что, скорбный и лишенный сил,
Тускнеет, умирая в час заката,
А не растет, рождаясь на рассвете,
Огонь, горящий ярче всех светил…
— Чудесно, — сказала Анна. — Вы это сами сочинили?
На сей раз д'Артаньян не поддался на подвох, и мнимо простодушный взгляд Анны его нисколечко не обманул.
— Ну что вы, — сказал он честно, — у меня так и не получилось ничего, кроме тех двух строчек, что я вам декламировал в Нидерландах. Я поднял на ноги всех книготорговцев Парижа…
— Говоря проще, вы зашли в книжную лавку — единственную, которую знали?
— Да, — сказал д'Артаньян, решив не лукавить и не преувеличивать, если только это возможно. — Хозяин показал мне несметное множество книг, но мне отчего-то приглянулись испанские поэты. Вот этот вот стих написал сеньор де Риоха. Королевский библиотекарь, чиновник инквизиции — и, вот чудо, пишет так красиво!
«Боже, сделай так, чтобы она не попросила продекламировать что-нибудь еще! — взмолился д'Артаньян к небесам. — я и эти-то четырнадцать строк заучивал наизусть чуть ли не всю ночь, так что даже Планше запомнил…»
— Вы делаете успехи, Шарль, — сказала Анна в своей обычной манере, когда нельзя было понять, насмехается она или говорит серьезно. — Вы наставляете на путь истинный будущих математиков, без запинки читаете на память стихи, забросили дуэли — всего в каких-то двадцати шагах от вас прошел мушкетер короля, а вы и не заметили такого прекрасного повода… Должно быть, и в квартал Веррери почти не ходите?
— Я туда вообще не хожу больше.
— Вот видите, я права. Скоро вокруг головы у вас появится первое робкое сияние, и вы станете святым Шарлем… Ну, не сердитесь. Я совсем не жестокая, просто вы так уморительно надуваете щеки, когда я над вами подшучиваю… — она сменила тон, произнесла тише и гораздо серьезнее: — Вам не кажется, что этот человек следит за нами? Он все время держится сзади, на некотором отдалении… Только не оборачивайтесь резко!
