Несколько ошарашив меня этой бредовой, но вполне в техническом плане осуществимой идеей, архивариус разлил на посошок. А после того как мы с ним выпили, ему вдруг настолько похорошело, что даже петь потянуло. Подстраиваясь к мелодии, что всё ещё доносилась снизу, он несколько раз щёлкнул пальцами и запел на испанском. Хотя и пел он на испанском, но пел как русский. В этом я разбираюсь. О чём бы ни пел испанец, он всегда поёт о тоскующей страсти, о чём бы ни пел русский, он всегда поёт о страстной тоске. Архивариус пел о тоске, о неизбывной и бескрайней, как русская степь.
Ушёл я от него – а зачем хорошему человеку настроение ломать? – тихо, не прощаясь. Вообразив теперь уже в мельчайших деталях комнату с четырьмя лунами за четырьмя окнами, подбросил-поймал кубик и в тот же миг очутился в темноте. Точнее на какую-то долю мига сначала в сером сумраке, успев при этом подумать, что серый меньше всех остальных цветов нагружен смыслами, коннотациями, аллюзиями, ассоциациями и прочее дребеденью, мешающей фантазировать, а только потом – в темноте. Она, обступившая меня сразу со всех сторон, не была кромешной, в одной месте её разрезала тонкая полоска мерцающего света. Когда глаза чуток пообвыкли, я понял, что свет идёт из приоткрытой двери. А потом мало-помалу проступили контуры мебели и прочих деталей интерьера, и я понял, что это та самая комната, где состоялась памятная моя встреча с Претёмным. Всё здесь осталось на своих местах, только вот свечи в канделябрах давным-давно отгорели да луны из окон куда-то испарились, в оконных проёмах теперь зияла беспросветная мгла. Впрочем, пропажа лун меня ничуть не разочаровала, главное, что жезл Ваала никуда не пропал, он по-прежнему лежал на столе.
То обстоятельство, что пол этой превратившейся в склеп комнаты усыпан множеством осколков Зеркальной Сферы, в каждом из которых отражается Жан Колишер, меня, честно говоря, несколько смущало. Не хотелось мне его видеть, не хотелось с ним коварным и подлым вновь глазами встретится. Не то чтобы боялся, просто не хотел и всё, без всяких причин. Слава Силе, обошлось. Благодаря царящему здесь сумраку обошлось, мохнатому слою пыли и моему старанию взгляд не опускать. К тому же сделал всё, что должен был сделать, проворно, ни секунды лишней не затратил. Метнулся к дивану, вытряхнул подушку из гобеленовой наволочки и затолкал в неё жезл Ваала, ту самую палку чёртову с сухой птичьей лапкой на конце. Сунул всё это добро под мышку, маргалдос скоренько из кармана в ладонь и скорее-скорее из этого гиблого места назад, домой, в Пределы.
На этот раз сработал безошибочно и оказался там, где нужно, – в собственном кабинете. Будто и не уходил никуда. Да нет, уходил, конечно. Чтобы в этом убедиться, достаточно было взглянуть на часы. "Командирские" показывали двадцать сорок четыре, а напольные куранты – двадцать тридцать пять. На этот раз Запредельное чуток мне времени набавило. И вот с этим никогда не угадаешь: то отнимет, то набавит. Одно знаю точно: если часто туда-сюда ходить, на круг получается баш на баш.
До возвращения Вуанга я успел сварить и выпить кофе, а когда он приехал, сварил и ему. Потом воин дочитывал свою увлекательную книгу, ну а я, напевая прилипчивую мелодию, услышанную в башне архивариуса, чистил с ефрейторским задором и без того безупречно чистый кольт. Продолжалось всё это веселье до тех пор, пока не позвонил Архипыч. Уточнив, всё ли получилось у меня, полковник доложил, что у них тоже всё в порядке, добавил, что канал к свободному месту Силы уже готов, после чего объяснил, куда нам с Вуангом подъехать.
По дороге воин не проронил ни слова, ему было всё равно, куда едем, зачем едем, надолго ли едем. Когда-то давно лёг на волны бытия, расслабился и плывёт теперь с даоской невозмутимостью туда, куда дует ветер судьбы. Впрочем, мне тоже было грех сетовать на жизнь. Как никогда раньше ощущая всю её полноту, я испытывал радостное возбуждение на старте нового приключения. И картинка за окном, кстати говоря, такому настроению весьма способствовала. Дождь явно пошёл городу на пользу: прибил пыль, омыл листву и напоил траву газонов. Хотя прошло уже прилично времени, асфальт до сих пор ещё не высох, и огни светофоров отсвечивалось в нём, как шаровые молнии в чёрной реке. Витрины сверкали. Тяжёлые капли, то и дело срываясь с карнизов, вспыхивали радужными огнями. В изумрудной зелени мокрой листвы блестели медальоны солнечных бликов. Ну не здорово ли?
