– Готовы ехать? – спросил я с порога и сунул в рот прихваченный с рабочего стола Леры кусок пиццы.
Вуанг ничего мне не ответил, пожал плечами и посмотрел на девушку, а Лера подняла голову и улыбнулась:
– Ой! Шеф.
Была она бодра, весела и находилась в игривом настроении. Казалось, напрочь позабыла моя верная помощница про свои беды-печали и жестокий облом на личном фронте.
– Готовы, говорю, ехать? – проглотив кусок, повторил я вопрос.
– Шеф, а можно я дорисую? – заныла девушка.
Я возмутился:
– Ты чего, издеваешься? Посмотри на часы. Утром дорисуешь.
– Ла-а-адно, – протянула она разочаровано. – Но вы хоть гляньте одним-то глазом.
Выбралась из-за стола, подошла и протянула мне влажный лист. Отметив про себя, что от девушки моей хорошо пахнет ликёром "Шеридан", глянул я на плоды её творчества. А изобразила начинающая и не совсем трезвая художница на том листе ветку бамбука. Причём, действительно в том крайне экономичном стиле, что зовётся сумиэ. Пока ещё неумело изобразила, но очень прилежно, с соблюдением всех правил, характерных для этого вида живописного искусства.
Всучив мне рисунок, Лера ждала оценки. Ох-хо-хо. Повертел я лист так и сяк, покачал одобрительно головой и с умным видом сказал:
– Казалось бы, воплощение бедности. Бедность формы, бедность техники, бедность материала, наконец, бедность содержания. Однако какая глубина! Будет время, испытаем. Предадимся совместному созерцанию. Возможно, кому-нибудь из нас удастся с помощью этого рисунка убить собственный ум, истребить тем самым страдания в себе и вырваться из чёртового колеса сансары.
После этих моих слов Вуанг хмыкнул не без иронии, а Лера, чистая душа, удивилась произведённому эффекту:
– Вы полагаете?
– Угу, полагаю. Ну, а не удастся ум изничтожить, так может, что-нибудь мудрое тогда сочиним. Как говорится, не догоним, так хоть согреемся. Между прочим, глядя на подобный рисунок, один учитель дзена и сочинил ту самую притчу о бамбуке.
– Какую? – спросила Лера.
– Как, разве ты не знаешь? Странно. А ну-ка, Петр Владимирович, просвети девушку.
Думал, пошлёт меня куда подальше самый скупой на слова нагон дракона Ашгарра-Вуанга-Хонгля, однако ничего подобного, внял моей просьбе. Сунул шпагу под мышку и, сложив руки на груди, действительно стал рассказывать. И даже с некоторым, пусть скупым, но всё же артистизмом:
– Посреди леса в тени больших деревьев рос маленький бамбук. Однажды он услышал, как большие деревья говорят о небе. Ему стало интересно, и он спросил: а что такое небо? Никто не знает что это такое, – ответили ему. Небо недостижимо. Тогда бамбук решил расти. Решил и начал. Вскоре он сравнялся с другими деревьями, и сам увидел небо. Оно казалось таким близким, однако когда он попробовал дотянуться до него ветвями, ничего не вышло. Тогда он решил стать ещё выше. И ещё немного подрос. Но небо всё равно оставалось недостижимым. Бамбук стал расти дальше. Он становился всё выше, выше и выше. Но однажды подул сильный ветер и… И бамбук сломался.
После столь неожиданного и трагического финала, Вуанг вытянул из подмышки шпагу и рассёк ею воздух крест на крест.
– Это всё? – удивлённо спросила Лера, так и не дождавшись какого-либо назидательного вывода. – А смысл в чём? В том, что не нужно высовываться?
– Это, детка, не басня, – с непонятной мне теплотой взглянув на неё, пояснил Вуанг. – Морали не будет.
– Мораль в том, что некоторым детям уже давным-давно пора в люльку, – сказал я.
– Это вы, шеф, про себя? – улыбнулась Лера.
– А хотя бы, – откровенно зевнув, сказал я. И пошёл на выход, бросив через плечо: – Жду на улице.
Сойдя по ступеням крыльца, я достал сигареты и зажигалку. А когда стал прикуривать, заметил периферийным зрением что-то не понятное. Показалось мне, будто на крыше моей машины кто-то стоит. Поднял взгляд – нет, не показалось, действительно стоит. Стоит и пялится на меня мерцающими блюдцами налитых злобой глаз. Нуган-нагун. Демон очистительной кары или – так тоже можно – карающего очищения. Двухметровая образина с телом человека и непропорционально огромной турьей головой. Ух, до чего отвратное зрелище. А глаз не отведёшь. Голова за треугольниками ушей стянута поперечной металлической полосой, а между кривых рогов от носа до затылка идёт продольная. Сияют полосы вовсю, отражают с охотой дрожащий свет фонарей. И сам выродок сверкает, поскольку в плащ-балахон наряжен, инфернально переливающийся всеми оттенками серого. А фалды плаща играют, волнуются, то и дело меняют форму, будто стоит демон в чистом поле на диком ветру. Только на самом деле нет ветра никакого. А что свист слышен, так то не от ветра: в руках у монстра древко бронзовое и он быстро-быстро, будто заправский жонглёр-циркач, вращает его в когтистых лапах. По часовой вращает. Да так быстро вращает, что самого древка не видно, виден только сплошной блестящий диск. Вокруг центра диск жиже, к краям – плотнее. Это потому что на том и другом конце древка боевые двойные топоры прилажены, нечто вроде минойского лабриса. Жуть просто. Жесть.
