Потом Сэмюел стал наблюдать за официантами в белом, суетящимися внизу, выискивая глазами еще какое-то движение, которое могло бы насторожить его. Ему было известно, что противник двигается почти незаметно, с той же кошачьей грацией, с какой двигался он сам. Однако он лишь услышал, как кто-то недовольно ворчит из-за того, что ему принесли простую воду, а он просил лимонад со льдом.
Временами Джерарду казалось, что скрываться от врага — это все равно что тихо умирать. Надо забыть о своих желаниях, сомнениях, о себе, стать тенью и свободно двигаться в темноте. Это словно по доброй воле нырнуть в ледяной океан и чувствовать, как лед медленно обжигает, начиная от кончиков пальцев и доходя до мозга, замораживая до такой степени, что тело постепенно теряет чувствительность.
Свет в спальне погас, оставив на веранде лишь розовые круги от бумажных фонариков, и Сэмюел, вернувшись в номер, закрыл дверь, но запирать ее не стал. Молча подошел к спальне. Заметив, что Леда задернула светлую противомоскитную сетку, спускавшуюся с потолка, Сэмюел затаился за сеткой, прислонившись к стене и рассчитывая на то, что его белая одежда, сливаясь со стеной, сделает его незаметным.
— Сэр! — тихо позвала Леда с кровати.
— Спи, — отозвался он. — Я здесь, и я не уйду.
Леда села в кровати.
— Так ты не ляжешь со мной?
— Спи и ни о чем не думай. Спокойной ночи.
Леда продолжала сидеть, и хотя глаза Сэмюела вскоре привыкли к темноте, он не мог различить выражения ее лица. Наконец она опустилась на подушки, а через два часа негромкий смех и разговоры внизу затихли.
Белый лунный луч проник в комнату и проскользнул к кровати Леды. Лишь тогда по ее ровному дыханию Сэмюел понял, что она заснула.
Леда проснулась от шума прибоя, хорошо слышного ранним утром, когда ветер еще не колышет листву деревьев. Волшебный, сладкий гавайский воздух поцеловал ее в щеку, приласкал руки и грудь; за открытыми жалюзи пылающе-алые, похожие на большие колосья, цветы бразильского дерева плавно покачивались в зеленой листве.
Посмотрев на собранную на потолке сетку, Леда почувствовала себя счастливой и немного смущенной.
Сэмюела в спальне не было, но она слышала, что кто-то ходит по гостиной; слышно было также, как позвякивают фарфоровые чашки.
Даже не подумав о том, чтобы убрать волосы или сунуть ноги в шлепанцы, Леда подошла к двери.
— Доброе утро! — с улыбкой поздоровалась она и лишь тогда увидела, что в гостиной хозяйничает вовсе не Сэмюел.
— Алоха! — откликнулся на ее приветствие мягкий голос Манало: невозмутимый гигант стоял рядом с китайцем, волосы которого были заплетены в косичку. — Вам надо поесть, а потом я отвозить вас в дом. Хаку-нуи велеть приехать.
— Да? Тогда я сейчас! — Только тут Леда поняла, что стоит перед ним босиком и неодетая, хотя справедливости ради стоило заметить, что платья, которые носили гаитянки, по виду мало чем отличались от ее ночной сорочки.
Захлопнув дверь, Леда пошла босиком в ванную комнату и стала умываться с таким видом, будто день начался совершенно обычно.
И все же ей не удалось сдержать улыбку, а щеки ее порозовели от удовольствия — ведь это было первое утро после того вечера, когда Сэмюел сказал, что любит ее.
Да, он ее любит: Леда была уверена в том, что не ослышалась.
Правда, потом, через какую-то долю мгновения, он захотел, чтобы она уехала, но эти слова словно ранили его.
Леда посмотрелась в зеркало.
Вероятно, мисс Ловатт была права, предупреждая ее. Без сомнения, замужество — вещь рискованная: оно то огорчает, то ставит в тупик, но, к счастью, иногда и радует.
Чтобы отыскать своего противника, Сэмюел осторожно шел по едва различимому следу; однако он не задавал прямых вопросов, не показывал своей тревоги — просто спокойно интересовался, не спрашивал ли кто о нем. Впрочем, он всегда так поступал. В золотистом сумеречном мире китайского квартала многие сочли бы странным и даже глупым, если бы он вел себя иначе.
Наконец дорожка привела его к широкой барже, пришвартованной у небольшого, заросшего кустарником островка, находившегося в просторной гавани Перл-Ривер. Тот факт, что поиски не привели его на плантацию, где он сразу потерял бы след среди множества новых работников, можно было счесть большой удачей: это означало, что его преследователи не имели связей среди местных японцев, приехавших трудиться по контракту, и были посланы другой прослойкой общества, которую составляли те, кто не имел желания уезжать из Японии.
