Выставленный на посмешище король впал в глубочайшую депрессию и удалился в Виндзор.
Королева в полной мере воспользовалась плодами триумфа и оказанной ей общественной поддержки.
В разговоре с графом леди Сара Литтлтон заметила, что «ее величество разъезжала во всему Лондону в обшарпанной почтовой карете и ночевала в самом запущенном из всех возможных домов, дабы показать, что ее не пускают во дворец».
А всего лишь неделю назад лорд Темпл заявил, что «страх перед возможными беспорядками затрудняет установку торговых палаток по пути коронационной процессии».
Выразив свои опасения одной фразой, король не стал вдаваться в пояснения. Он прекрасно сознавал, что граф Мелтам, как и другие его ближайшие друзья, глубоко озабочен возможными инцидентами во время коронации.
— Мелтам, вы действительно думаете, что все пройдет спокойно? — осведомился его величество.
«Как ребенок, — подумал граф, — которому требуются постоянные подтверждения, что бука не придет и не утащит его в темноту».
— Уверен, сир. Вы сами приняли необходимые меры предосторожности, ясно дав понять, что ее величество не будет допущена в аббатство.
— Распоряжения я действительно отдал, но, как вам прекрасно известно, она твердо вознамерилась выставить меня дураком.
— Храбрости вам не занимать.
— Что верно, то верно, — согласился король.
Граф знал, что за кажущейся безучастностью тучного короля кроется натура не просто добродушная, но и необычайно тонкая и чувствительная.
Двадцать пять лет назад, побывав в Брайтоне на поединке, закончившемся смертью одного из боксеров, он наотрез отказался посещать впредь подобного рода развлечения и слово свое сдержал.
Его неприязнь к кровавым потехам с участием животных, в частности к травле быка собаками и петушиным боям, привела к тому, что эти забавы постепенно вышли из моды у представителей высшего лондонского света.
И наконец, самое важное, о чем сейчас никто уже, похоже, и не помнил, заключалось в том, что он всячески старался смягчить предусмотренные законом наказания и отменил множество смертных приговоров.
Граф до сих пор хорошо помнил разговор, состоявшийся у него около года назад с министром внутренних дел сэром Робертом Пилем.
— Знаете ли вы, что произошло, пока я находился в Павильоне[4]? — спросил у него сэр Роберт.
— Нет. И что же?
— Король прислал за мной за полночь.
— Для чего? — удивился граф.
— Очевидно, приближающаяся казнь некоего преступника так расстроила его величество, что он не мог уснуть. Когда я предстал перед ним, он заявил буквально следующее: «Вы должны помиловать его, сэр Роберт».
— И что вы сделали?
Министр улыбнулся.
— Разумеется, я ответил согласием, и король там же, на месте, пылко меня расцеловал.
— Боже мой! — воскликнул граф.
— При этом его величество обратил внимание на мой халат.
— Ваш халат?
— Да, довольно старый и весьма потрепанный, — объяснил сэр Роберт. — «Пиль, — воскликнул он, — как вы можете носить такой халат! Я покажу вам, каким он должен быть».
— Позволю себе предположить, что он продемонстрировал свой собственный, — усмехнулся граф.
— Вы не ошиблись, именно это он и сделал.
А потом еще и заставил меня надеть его.
Таким образом, король являл собой невероятное смешение самых разных качеств: проницательности, остроумия и крайней эмоциональности.
Но даже злейшие враги не могли пожелать ему худшей участи, чем заключение супружеского союза с принцессой Каролиной Брауншвейгской.
Граф, многократно видевший эту женщину в разных обстоятельствах и считавший ее грубой, вульгарной и неуравновешенной, не мог понять, как подобная особа могла привлечь внимание мужчины, носившего неофициальный титул Первого джентльмена Европы.
В какой-то момент он поймал себя на том, что всерьез тревожится, как бы эта взбалмошная, непредсказуемая женщина не нарушила церемонию коронации.
— За всю жизнь, Мелтам, я совершил две глупейшие ошибки, — задумчиво заметил король.
— Всего лишь две, сир? — улыбнулся граф. — Другие наделали их побольше.
— Две, имевшие серьезные последствия, — пояснил король. — Первая — это моя женитьба, вторая — тот проклятый суд.
— Согласен, ваше величество, но с этим уже ничего не поделаешь.