Кофейник в кухонном уголке становился кофейником. Все предметы становились вещами. Вилфред почти машинально подошел к раковине и налил воды в кофейник. Селина проснется от запаха кофе и решит, что наступило утро, потому что запах кофе - примета наступившего утра. Вилфред сбежит вниз по лестнице, пройдет через черный ход в булочную и получит только что выпеченные, с пылу с жару, свежие булочки, те, что выпекают из тайных запасов белой муки только для избранных. И когда она проснется, все это будет стоять перед ней - натюрморт "новый день", который можно съесть или нарисовать - кому что нравится...
Волшебный час уже миновал. Угрюмые, укоризненные стояли теперь вещи, и каждая своей точной позой выражала свою суть: "Я шкаф, я полка, а я стол, бремя, отягощающее меня, принадлежит ночи, убери его". Так будут они говорить, приказывая ему. "А я, я бутылка, а не луч света, преломленный изогнутой поверхностью, я бутылка, и я требую, чтобы на меня обратили внимание. Мое время на картине истекло с уходом ночи, я на ней не к месту с наступлением рассвета". И ваза осознает свою вазовую сущность и начнет чваниться своей функцией: "Положите в меня фрукты! Я хочу быть похожей на изображение вазы с фруктами!"
Все, все они предавали его на исходе волшебного часа. Он ходил среди них и просил их остаться прежними, но они отмахивались от него, как отмахиваются от назойливых друзей. Неужели они перестают понимать свою собственную ценность, когда рассеивается тьма? Наступает утро, а утром раздается звон колоколов, и люди спешат на звон колоколов, и утро приводит могильщика к могиле и опускает в могилу гроб, а живые спешат от нее прочь и возглашают вечную славу господу в небесах: "Мой час пробьет, мой час пробьет, его час уже пробил! Помилуй, господи, душу его! И его час пробьет, и его. А мой? Ради всех святых, подыми скорее завесу тьмы, подыми, подыми ее скорее! Слышишь, пропели петухи..."
4
Вернувшись из булочной, он с удивлением обнаружил, что она уже встала. Она была совсем одета и непривычно возбуждена.
- Звонил не то Фосс, не то Дамм - не знаю точно, который. Спросил, не хочешь ли ты взять на сегодня его лодку.
- "Сатурн"?
- Шикарную моторку, вы еще о ней говорили. Ну как - возьмешь?
Он стоял перед ней с булочками в белом пакете. Она уже поставила на стол кофейник, старательно накрыла стол. Да, все предметы обрели свою истинную суть, свою трезвую будничную суть.
- Он говорит: сегодня чудесный осенний день, может, последний в этом году, и во фьорде такая красота, - сказала она.
- А тебе-то самой хочется?
При свете дня он ни разу не видел ее такой возбужденной. У него были другие планы. Он как раз собирался навестить упомянутых любезных адвокатов и изъять из их дела свой небольшой капитал. Он чувствовал, что биржевая игра перестала его забавлять. К тому же учитель гимнастики надоел ему своим спекулятивным азартом. Мысли Вилфреда больше занимали некие кубы и треугольники. Он смущенно покосился в угол на мольберт, который грозил из-под покрова своими неосуществленными возможностями.
- Почему бы и нет? - вяло сказал он, не дождавшись ответа.
- Лодка стоит во Фрогнеркиле, - снова с необычным жаром заговорила она.
Он разлил кофе.
- Тебе бы хотелось прокатиться на лодке? - спросил он, протягивая ей булочку. От булочки шел аромат занимающегося утра... Где он слышал это выражение? Впрочем, не все ли равно. Только теперь он понял, что в ней необычного. Поверх платья она накинула заляпанный красками халат, в котором он писал картины.
- У платья очень уж ночной вид, - сказала она, заметив, что он ее разглядывает. - Знаешь, у некоторых девиц с улицы Карла Юхана есть наряд, который так и зовется: "День и Ночь". Стоит его вывернуть наизнанку, и переодеваться не надо - приличное платье, можешь разгуливать днем.
Вилфред этого не знал. Он и сейчас не до конца вник в ее слова. Что-то напоминали ему нынешние обстоятельства - но что?..
- Ты не ответила мне, хочется ли тебе самой? - спросил он. - Да ты, я вижу, и яйца сварила?
Такая утренняя деловитость была ей несвойственна. Обыкновенно они разыгрывали маленькую комедию: они птицы, он прилетает к гнездышку и кормит ее. Разыгрывали они эту сцену без особого увлечения, но она несколько смягчала ненавистный ему ритуал завтрака в постели.
