Конечно, терять время не стоит, но промедление пока еще не смерти подобно. Бард расслабленно следил взглядом за огненно-рыжей белкой, суетящейся на ближайшем стволе. Пока не вскочил и не улыбнулся, хотя вышедшая из зарослей зверюга могла повергнуть в ужас самого закаленного воина.
Более всего тварь смахивала на медведя, но ростом была с сохатого и к тому же с ног до головы заросла косматой зеленой шерстью — на спине яркой, как мох на северной стороне дерева, на боках — буро-зеленой, на брюхе — желтоватой. Перепончатые лапы зверя, если бы не огромные когти, напоминали бы утиные, вместительную пасть украшали тупые загнутые клыки, а вывороченные ноздри шумно вбирали запах пришельца. Удовлетворившись унюханным, страхолюдина вперевалку подошла к барду и разинула пасть.
Вместо того чтобы выхватить оружие, влезть на дерево, пуститься наутек или, на худой конец, притвориться мертвым, Роман лениво потянулся к сумке и вытащил прихваченную на последнем постоялом дворе ковригу, которую и предложил чудовищу. Зверь угощением не побрезговал. После ковриги зеленая страшила слопала несколько яблок и полголовки сыра, после чего ткнула Рамиэрля рылом. Либер со смехом оттолкнул клыкастую морду, ничуть не озаботившись тем, что болотный лакомка свободно мог перекусить ему руку.
— Нет у меня больше ничего, дан трясинник. Ты и так слопал мой обед и ужин, остается надеяться, что меня чем-нибудь накормят дома. Мы едем домой. Там я тебя и угощу.
Страхолюд гукнул и безропотно позволил на себя взобраться. Перекинув через спину чудища сумы, Роман тронул трясинника коленями. За Перлу и Топаза либер не беспокоился, им не впервой ожидать его в этом лесу.
— Вперед!
Неуклюжий на сухом месте, в болоте трясинник двигался уверенной размашистой рысью. Лапищи бодро шлепали по грязи там, где провалился бы даже лось. Мимо проплывали заросли камыша, шарахались и взлетали отъевшиеся утки и болотные курочки, где-то ревел водяной бык. Трясинник, не обращая внимания на птичью суету, уверенно уходил все глубже в топи, где не рос даже илиссис. Дорогу он знал отменно, равно как и то, что в Убежище ему перепадет что-то вкусное, причем чем быстрее он доберется, тем скорее получит вожделенное лакомство.
Понуканий не требовалось. Зверь свою выгоду понимал и спешил изо всех сил, эльф же мысленно готовился к разговору. Никогда еще разведчик не приносил столь тревожных и странных новостей. Обычно, вернувшись, Роман отсыпался и наслаждался красотой и гармонией зачарованного острова, на этот раз все обстояло иначе. Нужно рассказать отцу и Эмзару обо всем, получить совет Преступивших, если те смогут его дать, и мчаться в Таяну. Роман думал об обратной дороге с тоской, но знал, что не проведет в Убежище ни единого лишнего часа.
Роман усилием воли отогнал неприятные мысли. Успеется! Топи кончались. Трясинник с шумом проламывался сквозь кусты ивняка, почва еще оставалась сырой и раскисшей, но все, что грозило здесь путникам, это измазать сапоги. Замолк лягушачий хор, чье неуместное в конце лета пение выдавало близость Убежища. Земноводных певунов сменили пернатые: Роман с удовольствием узнавал знакомые, вечно звучащие по-весеннему голоса. Вот иволга, вот сизоворонка. А это варакушка… Почти соловей, но не соловей. Наконец зверь остановился.
Путешествие окончилось на небольшой полянке. Отец уже ждал, они обнялись. Возмущенный трясинник боднул барда шишковатой башкой; Роман, разведя руками, указал на отца. Кленовая Ветвь с усмешкой исчез в кустах, на ходу развязывая серебристую сумку. Изнывавший от нетерпения болотный скакун рванул следом и скрылся в ивняке, откуда незамедлительно раздалось чавканье, похрюкивание и треск веток. Зверь устраивался на заслуженный отдых.
Роман и вернувшийся Астен остались вдвоем — оба высокие, с тонкими правильными чертами лица и невероятно синими огромными глазами. Обитатель Убежища, однако, казался чуть моложе и был тоньше в кости. Сторонний наблюдатель из людей легко мог принять его за младшего брата Романа Ясного, но у Светорожденных старше тот, у кого тяжелее на сердце.
