Теперь воспоминания о той зиме особенно задели меня за живое. Я не могла припомнить, когда в последний раз ощущала себя нужной кому-то. Да и когда в последний раз хотела этого. Но зато я прекрасно помнила, как катила рядом с доктором Дином в его огромном «Линкольне», переоборудованном в передвижную ветлечебницу.
Вероятно, именно это воспоминание подвигло меня взять ключи от машины и тронуться в путь.
В одном из амбаров на принадлежащей доктору Дину земле обитали охотники и скаковые наездники, а в другом – мастера по выездке. Контора, личная конюшня доктора Дина и кафе располагались в большом здании между ними.
Кафе было без всяких затей – столики под навесом да барная стойка. За центральным столиком в резном деревянном кресле, как старый король на троне, восседал доктор Дин и потягивал что-то из украшенного бумажным зонтиком бокала.
Подходя к кафе, я чувствовала легкое головокружение. Отчасти от страха увидеть его – или, вернее, что он меня увидит, – а отчасти боясь, что сейчас меня окружат люди, начнут глазеть и спрашивать, в самом ли деле я занимаюсь частным сыском. Однако в кафе никого, кроме Дина Сорена да женщины за стойкой, не оказалось. Из амбаров тоже никто не высовывался.
Доктор Дин встал, буравя меня пронзительным, как лазерный луч, взглядом. Он был рослый, стройный, совсем уже седой, с длинным, испещренным морщинами лицом. Лет ему было под восемьдесят, но силы и энергии по-прежнему не занимать.
– Что это с тобой такое? – воскликнул он вместо приветствия. – Химиотерапия, что ли? От таблеток волосы повылезли?
– Я тоже очень рада вас видеть, доктор Дин, – пожимая ему руку, ответила я.
Док взглянул на женщину за стойкой.
– Марион! Приготовь для девочки чизбургер. Вид у нее – краше в гроб кладут.
Нимало не смутившись, Марион взялась за дело.
– У кого работаешь? – спросил меня доктор Дин.
Я села на дешевенький складной стул, такой низкий, что я сразу почувствовала себя маленькой. Или, может, так действовал на меня доктор Дин.
– У Шона выездкой занимаюсь.
– Сил у тебя, по-моему, и на пони не хватит.
– Я в порядке.
– Черта с два! – отрезал он. – Кто сейчас у Шона ветеринар?
– Пол Геллер.
– Он идиот.
– Конечно, он – не вы, доктор Дин, – дипломатично сказала я.
– Представляешь, Пол сказал Марго Уайтэкер, что ее кобыле нужна «звукотерапия». Теперь она по два часа в день держит бедную животину в наушниках, проигрывает ей «звуки природы».
– Вот Марго и занятие.
– Лошади нужно, чтобы Марго к ней не совалась. Вот что ей на самом деле нужно, – буркнул доктор, отхлебнул из бокала с зонтиком и вперил взгляд в меня. – Давненько не видел тебя, Елена. Хорошо, что ты вернулась. Тебе необходимо быть с лошадьми, они тебя приводят в порядок. С лошадьми всегда точно знаешь, что к чему и где твое место. Жизнь обретает смысл.
– Да, – кивнула я, нервничая под его пристальным взглядом. Вдруг он захочет поговорить о моей прежней работе, о том, что случилось два года назад? Но он не стал. Расспрашивал о нынешних лошадях Шона, потом мы стали вспоминать тех, на которых мы с Шоном ездили когда-то. Марион принесла мне чизбургер, и я послушно принялась за еду.
– По телефону ты говорила, что хочешь о чем-то спросить, – сказал док, когда я доела.
– Вам что-нибудь известно о Доне Джейде? – брякнула я.
Дин прищурился.
– Зачем он тебе?
– С ним связалась одна знакомая моих друзей, и мне это показалось странновато.
Густые седые брови Дина поползли вверх. Он смотрел мимо меня, за скаковую конюшню, где на кругу два наездника гоняли своих лошадей через ярко раскрашенные барьеры. Издалека кони казались изящными и легкими, как резвящиеся на лужайке олени. Красота животного проста и чиста. А вот в осложненном человеческими дрязгами, корыстью и алчностью спорте, куда мы втягиваем коней, чистоты и простоты очень мало.
– Ладно, скажу, если тебе интересно. Дон вечно пытается сделать из дерьма конфетку.
– Что это значит?
– Давай пройдемся, – предложил доктор. Видимо, лишние слушатели были ему не нужны.
Я вышла следом за ним через служебный вход к ряду маленьких паддоков. Три из них были заняты лошадьми.
