— Что желаете, путники? Ночлег на сеновале по два медяка на брата. За похлебку — еще медяк, — наблюдая за нашей реакцией, произнес хозяин постоялого двора, рук от арбалета далеко не убирая.
М-да, видимо, наш внешний вид оставлял желать лучшего. Впрочем, какого еще отношения можно было ожидать, в такой-то одежде?
— В жопу себе засунь свой сеновал. Лучшую комнату и лучшей еды, — лаконично ответил Макс, по моему кивку достав заранее заготовленный серебряный. Кинув его трактирщику, он добавил:
— Если все устроит, остановимся тут на несколько дней, а сдачу заберешь себе. Если не устроит — разнесем этот клоповник по кирпичикам.
Продолжая оглядываться, я заметил в противоположном от нас конце залы фигуру, одетую в длинную белую сутану с черной полосой у горла. Путь у незнакомца, по-видимому, был долог и несладок — белый цвет почти затерся, превратившись в серый, на котором пыль дорог не так видна.
Капюшон был надвинут по самые глаза и тенью закрывал лицо, оставляя лишь гадать, кто же под ним скрывается. Не вышибала ли это часом? Хотя нет, субтильный больно. Да и зачем трактирщику арбалет тогда?
Кто же скрывается под капюшоном? Молодой путник или умудренный годами старец? Предположу, что второе. Фигура явно неспроста выбрала угловой столик, облокотившись спиной о стену трактира. Удобное место в случае нападения.
Зуб даю, это была его лошадь на коновязи. Такой же путник, как и мы. Странно только, что в трактире так мало народу. Дорога-то проходная. Как выяснилось в селении, невдалеке находилось широкое поле, на котором ежегодно проходила Великая Ярмарка, а каждые несколько месяцев — Торжище, или, попросту говоря, базарный день.
Исходя из увиденного, трактир явно не процветает. Встает закономерный вопрос: почему? На постое всего один клиент, несмотря на то, что Торжище должно произойти буквально через неделю-другую. Часом не грабят ли здесь путников, втихую прирезав их ночью? А Торжище… Уж не на него ли должен был приехать наш коммерс?
К сожалению, я еще плохо разбирался в здешних мерах времени. Сутки, если верить часам, прихваченным из нашего мира, тут были чуть дольше и равнялись почти двадцати пяти — двадцати шести часам, если, конечно, верить субъективным подсчетам. Времена года, если Гаррох не ошибся, были, наоборот, короче — каждый сезон равнялся двум — двум с хвостиком месяцам, а каждый месяц — пяти или шести седмицам, то есть нашим неделям.
Выходным днем здесь считался лишь последний день недели. В нашу «субботу» работа шла полным ходом. Крестьяне, что поделаешь. Более чем уверен, в столице у знати балы и прочая дурь продолжаются без остановки, мало обращая внимание на «законность» выходных.
Трактирщик тем временем, увидев, какое богатство ему перепало, ахнул и чуть ли не прослезился. Хотел было броситься к нам, но Макс, остановив его жестом, сказал четко и внятно:
— Сначала — кушать. И поживее. Лизать жопу — потом. Не понравится — заберем монету и покинем твой клоповник.
Хозяин трактира испуганно охнул, но, видимо, осознав, что деваться на ночь глядя нам попросту некуда, понятливо кивнул. В конце концов других постоялых дворов в округе и в помине не было, а господа, расплачивающиеся полновесным серебром, вряд ли захотят ночевать в лесу, даже если еда не совсем придется по нраву их изысканным вкусам.
Еще раз посмотрев на крепко зажатую в руке монету, трактирщик улыбнулся до ушей. Это была месячная выручка, а то и больше. Глаза его замаслились, и, рассыпавшись в поклонах, он молнией исчез в помещении за стойкой. Через какое-то время до нас донеслись вкусные запахи разогреваемой пищи.
— Пора проявить радушие и дружелюбие, — мимоходом шепнул я, устраиваясь за крепким деревянным столом, рассчитанным на компанию из пяти человек, согласно количеству стульев. — Зови его к нам.
С боков стол огораживала пара особенно крупных деревянных подпорок, так что удара в спину можно было не опасаться.
— Ты слишком зациклен. Какой удар в спину, когда во всем трактире вас всего трое, не считая трактирщика? — хмыкнул внутренний голос.
— Мало ли. Я никогда не проигрываю лишь потому, что всегда ко всему готов. Даже к пустячной мелочи.
