– Бурбон?
– Да, пожалуйста, – кивнул Саттер. – Ты рад, что принял мое приглашение? – осведомился он, когда Хэрод протянул ему бокал.
– А ты думаешь, разумно было засвечиваться, показывая меня в этой программе? – Он сделал большой глоток.
– Они и так знают, что ты здесь, – возразил Саттер. – Кеплер следит за тобой и одновременно с братом К. не выпускает из виду и меня. Может, твои показания их немного смутят.
– Не знаю, как их, но меня они точно смутят. – Хэрод направился к бару за новой порцией водки.
Саттер захихикал и принялся перекладывать бумаги на столе.
– Тони, только не подумай, что я цинично отношусь к своему сану.
Хэрод замер с кубиками льда в руке и посмотрел на него.
– Ты что, смеешься надо мной? – возмутился он. – Ничего циничнее, чем это мероприятие, я еще в жизни не видел.
– Вовсе нет, – тихо возразил Саттер. – Я отношусь к пасторству очень серьезно. Я действительно забочусь о людях и благодарен Господу за дарованную мне Способность.
Хэрод покачал головой:
– Джимми, уже два дня ты меня водишь по этому «Диснейленду», здесь все до последней мелочи направлено на то, чтобы извлекать деньги из бумажников провинциальных идиотов. Твои автоматические линии отсортировывают конверты с чеками от пустых, компьютеры сканируют письма и пишут стандартные ответы, телефонный банк данных тоже компьютеризирован. Ты проводишь направленные почтовые кампании, которые по своему размаху превосходят даже Дика Виггери, а телевизионные церковные службы низводят мистера Эда до уровня снобистских разглагольствований…
– Тони, Тони, – покачал головой Саттер. – Нельзя зацикливаться на внешней стороне дела, надо смотреть вглубь. Да, мои верующие в большинстве своем простаки, провинциалы и недоумки. Но это никак не дискредитирует мою проповедническую деятельность.
– Да ну?
– Конечно. Я люблю этих людей! – Саттер стукнул своим огромным кулаком по столу. – Пятьдесят лет назад, когда я был юным евангелистом, семилетним мальчишкой, преисполненным благоговения к слову Божьему, и обходил палатки с папой и тетей Эл, я знал, что Иисус наградил меня Способностью с какой-то целью, а не просто для того, чтобы делать деньги. – Он взял в руки лист бумаги и уставился на него через очки. – Тони, как ты думаешь, кто написал эти слова: «Проповедники, бойтесь наступления науки, как ведьмы боялись наступления дня, и смейтесь над роковыми провозвестниками, желающими отказаться от обмана, на котором основана их жизнь»? – Саттер взглянул на Хэрода поверх очков. Тот пожал плечами.
– X. Л. Менкен? Меделин Муррей О'Хеер? Преподобный покачал головой:
– Джефферсон, Тони. Томас Джефферсон.
– Ну и что?
Саттер ткнул в Хэрода своим мясистым пальцем:
– Неужели ты не понимаешь? Несмотря на всю евангелистскую болтовню о том, что эта страна основана на религиозных принципах, что это христианская нация и всякое такое, все ее отцы-основоположники, подобно Джефферсону, были атеистами, остроголовыми интеллектуалами, унитариями…
– Ну и что?
– А то, что эта страна была образована кучкой секулярных гуманистов, Тони. Вот почему в наших школах больше нет места Богу. Вот почему ежедневно в лабораториях убивают тысячи нерожденных младенцев. Пока мы спорим о разоружении, коммунисты набирают силу. Господь наградил меня способностью пробуждать сердца и души простых людей, чтобы мы смогли превратить эту страну в христианское государство, Тони.
– И для этого тебе нужна моя помощь в обмен на твою поддержку и защиту от Клуба Островитян? – усмехнулся Хэрод.
– Рука руку моет, мой мальчик, – миролюбиво улыбнулся Саттер в ответ.
– Похоже, ты когда-нибудь надеешься стать президентом, – заметил Хэрод. – По-моему, вчера мы говорили лишь о том, чтобы слегка перетасовать иерархическую структуру Клуба.
Саттер развел руками:
– А что плохого в том, чтобы мыслить по-крупному, Тони? Брат К., Кеплер, Траск и Колбен уже много десятилетий забавляются политикой. Я познакомился с братом К. сорок лет назад на политическом съезде консервативных проповедников в Баден-Руж. Поверь, не будет ничего дурного, если в Белом доме ради разнообразия вдруг появится добрый христианин.
