– Не будете ли вы столь любезны…
– Ой, да не разводи ты политесов, Дьярушка. Вижу уже: девку никуда не пущать, травками отпоить. Зелье-то любовное эта волосатая мерзость, Шу проклятущая, еще не все вылакала, не успела, так могу и его притащить, коли надо.
– Не надо! – на удивление единодушно высказались мы с принцем.
А тот еще присовокупил какое-то непонятное мне шипение, которое ведьма вполне поняла и часто-часто закивала нечесаной седой головой.
Но, несмотря на кивки, заявила вдруг:
– А я говорю – надо! Обоим! Дураки потому что! Оба! Всех вас насквозь вижу. Ты так с колыбели ушибленный, и наследственность у тебя дурная, уж я-то знаю, еще деда твоего в люльке качала. А вот она, – старуха ткнула узловатым коричневым пальцем, – так и вовсе сбрендила, в старых девах до смерти ходить решила, дурища. Даже не думай, что тебе это удастся. И на мать твою, тоже бестолочь еще ту, управу найду, доберусь. Ишь, красу такую в монастырь упечь решила!
– Как интересно! – прищурился на меня принц.
– А ты иди давай, куда шел, нечего тут без толку ошиваться, когда дел государственных полно! – напустилась на него бесстрашная бабка.
Дьяр совсем не разозлился, ласково улыбнулся старухе, завернулся в крылья и был таков. А я осталась ведьме на растерзание.
– Ну-с, краса ненаглядная, приступим! – потерла она сморщенные ладошки и засучила рукава.
Я вжалась в стенку.
– К чему?
– К лечению, деточка. Мозги тебе вправлять будем, за ребра потом примемся. А то сокол-то наш ясный сейчас быстрехонько вернется. Да и остальные вот-вот заявятся, чую. Пока-то я девок твоих прогнала вон. Не выдержали они моих птичек заклятых, к мальчикам спасаться снова побежали. Вот и воспользуемся паузой. Слышь, как тихо?
Действительно. Никто не каркает истошно на крыше, не стучит клювом на балконе, не подвывает в залах, завернувшись в простыню и изображая привидение. Благодать.
Бабка, сдвинув валявшиеся учебники, уселась на стол, нога на ногу, вытащила из кармана передника клубок со спицами, точно такими же, как у моей старой няни Раганы, и зачем-то обнюхала кончик холодного и острого оружия. Наверняка ядом смазан.
– Ну-с, жрица недоделанная, признавайся чистосердечно, что тебе богиня Лойт велела тут сделать, зачем тебя сюда заслала? – прищурилась ведьма.
Я скрестила руки на груди. И под пытками не скажу. Мне не жалко, но с какой стати первой встречной ведьме докладываться?
– А с чего вы взяли…
– Не юли, юла, уж больно юна, юлить не переюлить! – строго глянула Кикируся, постучав по столу спицей, как указкой. Ткнула в мою сторону. – Видишь, на чем сидишь?
– На койке.
– На простыне! – уточнила кастелянша. – А на ней что стоит?
– Не что, а кто. И не стоит, а сидит. Я.
– Штамп на ней стоит, блондинка урожденная! А штампы кто ставит? Я! А я кто?
– Ведьма! – обиделась я за блондинку.
– Правильно, – ехидненько ухмыльнулась старая карга. – Так вот, милая, по секрету скажу, а секрет тот камнем на язык ляжет, придавит и не выпорхнет… – пробормотала она заклятие так быстро, что я не успела сплести отвращающее. Кикируся довольно фыркнула, заметив мои потуги. – Молода еще со мной тягаться, но попытка похвальная. А секрет таков, девонька. Штампики-то эти заговоренные. Я через них не токмо обо всех знаю, кто на простынки ляжет, но и сны их ведаю, и мысли. А уж твои, краса наша лунная, лучик засланный, и подавно.
Я струхнула на долю мига, сердце екнуло, руки дрогнули, но тут, слава Лойт, поняла, что древняя мегера попросту блефует. Улыбнулась спокойно:
– Так зачем тогда спрашивать, госпожа Кикерис? Если уж и мысли мои читаете, то уже все-все обо мне знаете.
Ведьма поскребла кончиком спицы крючковатый нос, вздохнула:
– Вот молодежь пошла сообразительная, на испуг не ведется. Ну, ладно уж. Мыслей не читаю, хотя сны подчас и могу видеть. А в твоих, милая, и мать твоя являлась, и богиня, и Зарга, змеюка наша подколодная, тебя в кошмарах мучает.
– Не надо, пожалуйста, – дрогнула я.
– Надо, милая. Тут выговориться надо и забыть. Но ты ведь не мстить сюда пришла, Аэлика, отомстила ты уже гадюке-то нашей, видать, хорошенько, ежели она до сих пор ядом исходит. Ты по душу мальчика моего послана, так ведь? А он мне дороже родного внука-правнука. Дьярушку я твоей богине не отдам никогда.
