Он пристально посмотрел на меня.
— Ну? — повторила я еще раз, размахивая полуочищенной морковкой. — Что ты мне скажешь?
Барри послушно взглянул на меня, как будто заранее знал, что неправильно ответит на мой вопрос, поэтому сразу предпочел сдаться.
— Чего это ты вдруг? — попытался он выиграть время.
Я вздохнула и вернулась к жарке котлет. Мне не хотелось рассказывать мужу, что парень на работе, на десять лет моложе меня, обозвал меня старым креслом. Он, конечно же, не удержится и посмеется надо мной, а потом при наших последующих ссорах не упустит такой замечательной возможности, чтобы уколоть меня. Ну и что, что я ленива, эгоистична и у меня несносный характер, по крайней мере я не выгляжу как старое кресло!
— Я не хочу стареть, — сказала я с раздражением, бросая морковку на сковородку.
— Что такое с тобой происходит, глупышка?
После этих слов я почувствовала, что возвращаюсь к жизни. Может, я вообще зря беспокоюсь? По крайней мере, муж не считает меня старой развалиной. Правда, он больше не смотрит на меня, как раньше, но если бы вдруг в нем проснулся прежний интерес ко мне, то он не увидел бы унылую, седеющую, занудливую Рози, а разглядел бы прежнюю активную, яркую личность, которую полюбил всем сердцем.
— Конечно, тебе сорок, но ведь и мне тоже, — мягко ответил Барри, возвращаясь к чтению газеты. — Тебе придется смириться с этой мыслью, старушка!
Старушка?! Черт побери! Я металась по кухне, со злости побросала овощи в раскаленную сковородку. Они зашипели на огне, и мне тоже очень хотелось зашипеть им в ответ. Я пихнула мужа со всей силы, на которую была способна, когда мы в очередной раз столкнулись с ним по дороге к холодильнику.
—Что с тобой опять? — спросил он раздраженно. — Тяжелый день на работе?
Что со мной?! Как он мог забыть — только что, буквально три минуты назад он задел за живое, напомнил о возрасте, назвал старой? Неужели он не понял, как мне обидно сейчас, как задето мое самолюбие? А сам преспокойно читает газету. Какие-то ураганы в западной Франции волнуют его больше, чем я?
— Ну и долго ты так обо мне думаешь? — спросила я, прервав молчание, царившее за ужином.
— Что, прости? — Он посмотрел на меня так взволнованно. — О чем я думаю долго? Что вообще происходит?
— Как долго ты считаешь меня старой, занудливой, надоедливой?
— А… я понял. — Он довольно кивнул, гордый собой. — Ради Бога, Рози, ты спрашиваешь о моем мнении, и когда я тебе сказал, что думаю, тебе это не понравилось!
Конечно, мне не понравилось. Идиот! Тебе надо было соврать.
— Я не говорил, что ты зануда, — добавил он, посмотрев так, как будто и, правда, так не думал. — Какой смысл притворяться? Нам за сорок, обоим.
— Ну и что, а я не хочу, — настаивала я.
— А как же я?
Мужчины всегда стремятся повернуть тему разговора таким образом, чтобы говорили только о них.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты хочешь сказать, что не думаешь обо мне как о человеке, которому за сорок?
К счастью, у меня был полный рот еды. Я медленно прожевывала и проглатывала пищу, стараясь выиграть время, раздумывая, как бы получше ответить. Вот в чем разница между нами: я всегда уважала его чувства и думала, что говорю. Я не стремилась вонзить ему нож в спину, поступить так, как он три минуты назад. Но к моему глубокому сожалению, мне пришлось мысленно признать, что он был прав. Разумеется, я знала, что ему за сорок, и он выглядел на сорок! Барри был всегда взрослым, с двадцатипятилетнего возраста, пожалуй! Он всю жизнь копался в теплице, бормоча что-то. Он рассуждал о шестидесятых как о добрых старых временах, осуждал поведение подростков, ругал поп- музыку, поправлял окружающих, если они неправильно произносили слова или делали ошибки. Иногда меня посещали мысли, что я живу не с мужем, а с отцом.
Я закончила жевать. Надо было что-то сказать.
— Ну, если мне за сорок, значит, и тебе тоже, — ответила я обиженно. Он улыбнулся и вернулся к ужину, вполне довольный собой.
— Я не собираюсь с этим мириться! — вновь начала я разговор, со злостью бросив вилку. — Я не хочу стареть, не желаю быть просто удобной для кого-либо!
