И вновь волна новой литературы с головой покрывает Батию.
Нет - это страдания наследия, и это пройдет с осознанием самоуважения, да - это свободная женщина, не зависящая от мужчины - вот цель. «Гордая женщина!» И Батия начинает охотиться за биографиями властолюбивых женщин - королев, властительниц, она ощущает себя одной из них, ей нравится Жорж Санд - «львица в короне мужской элиты».
И приходят новые теории, и новые выводы, и в мире существует Фрейд, и грань между мужчиной и женщиной все более стирается. И надо разобраться в некоторых вещах, выглядящих болезненно-странными.
Над кем властвовала Жорж Санд? Быть может, над мужчинами, в которых женское начало преобладало над мужским?
Быть может, в женщине и нет вовсе классовой подчиненности, и все может перемениться и вообще исчезнуть в течение поколений или, быть может, это изначальная подчиненность, физиологическая, экзистенциальное смирение, душевная покорность, исходящая из покорности анатомической, из изменения в сознании любви активной в любовь пассивную.
Я никогда не смогу сделать его отцом своих детей без его желания, но могу быть изнасилованной и как бы неосознанно стать матерью его ребенка.
Он, мужчина, и есть проклятое изначалье этого рабства.
Каждый раз. увидев телка, она любуется им, но это все равно как любоваться произведением искусства. И все же мучает ее некое подспудно скрытое в ней восхищение им, глупое преклонение, что ли. ну. почти преклонение женщины перед мужчиной.
Что за глупость!
Скорее, это вежливость по отношению к нему, думает она. глядя, как парни при взгляде на теленка испытывают приступ гордости, подсознательно ощущая его одним из своих, этого чудного теленка, божка древних семитов...
Даниэль! Что он от нее хочет? Никогда этого не будет! Никогда она не сдастся мужчине...
Даниэль...
После ужина Батия подошла к столику с газетами и взяла газету «Давар».
К ней приблизился Даниэль.
- Батия, - голос его дрожал.
- Даниэль, что тебе?
- Батия...
- Тоже мне ответ.
Конечно же, это не было ответом, только некая мелодия в этих звуках была ответом, и в нем столько просьбы и страсти, застоявшееся нетерпение плоти, мягкость жениховской речи и намеки мужского повеления, властности хозяина.
- Оставь меня. Вот уже неделю я ничего не читала, просто отрезана от мира.
- Батия!.. В полночь выйди ко мне...
Она не ответила, лишь раскрыла широко глаза, и они горячо скользнули по нему, словно бы огладили с взъерошенной головы, густых волос, до плеч коричневого цвета, тоже заросших и делающих его похожим на обезьяну, на бедра из-под коротких грязных от работы штанов, тоже покрытые волосами. Глаза его впились в нее, обжигая.
- Нет.
И Батия задремала с сознанием, что она «гордая и свободная женщина».
Тяжелая работа и жаркое лето сделали свое дело, и тело растянулось с особым чувством освобождения на чистой простыне скромной ее постели.
Легкий охлаждающий ветерок дул из низкого окна у постели, ослабляя удушливую жару в бараке.
Снова начали одолевать «вопросы».
Ну почему осквернили ей душу, почему?
Лучше бы ничего не знать из тех подробно комментированных программ. Будь проклята изначально та формула немецкая. Лучше уже русская, буйная...
Усталость и сон сморили девушку.
Что-то упало на лоб, и она со сна, автоматически смахнула это. Снова что-то упало, на подбородок, на лоб. С чувством подступающей тошноты пальцы схватили нечто. Запах жасмина пришел сквозь пробуждение. Теперь пальцы узнали наощупь падающие на нее цветы. Батия открыла глаза, но ничего не увидела.
- Кто здесь?
- Я... Даниэль. Выходи, Батия. Выходи же.
- Тсс... Ты разбудишь Хану.
- Ну, выходи...
В бездумье встала с постели, выглянула в окно, посмотрела на подругу, спящую у противоположной стены, и босиком вышла из барака.
- Голубка моя, отрада, - встретил ее у входа Даниэль, и крепкая рука его обхватила ее за талию, притягивая к себе.
