Здесь и далее сокращения согласованы с автором.
Телефильм «Конец пути» («Культура», 1999).
Вот, например, парадоксальное сочетание дат: «Показание по делу об элегии «Андрей Шенье». 27 января 1827 года. В Москве: Сии стихи действительно сочинены мною <…> Все сии стихи никак, без явной бессмыслицы, не могут относиться к 14 декабря».
Мой корреспондент А.Боберов, литературовед-любитель из Мытищ, сообщил мне однажды ряд своих любопытных наблюдений над числами в жизни Александра Сергеевича. В частности, он построил для Пушкина модные нынче биоритмы и получил на графике два нулевых значения, что бывает достаточно редко и чревато различными опасностями (именно в такие дни на трассу не выпускаются пилоты и водители…), – именно 27 января 1837 года. Также, отметил Боберов, что 27 января существенно входит в жизнь убийцы Пушкина как до, так и после роковой даты: 27 января 1834 года был он зачислсн в гвардию, 27 января 1836 года – был произведен в поручики, – и были то главные события его карьеры, необыкновенно удачно складывавшейся. По этому поводу любопытно также отметить, что трагедия «Моцарт и Сальери» шла дважды в 1832 году (27 января и 1 февраля) и успеха не имела, а через пять лет, ровно в те же числа, в новой «режиссуре» – дуэль и отпевание.
27 января 1841 года был я чуть не убит во Франции, случайным выстрелом, егерем на охоте, ранен в ту же руку… За этими занятными наблюдениями наш корреспондент предлагает нам ряд выкладок, связанных с магическими свойствами чисел 27, 37 и 99… Оказывается, эти числа, в некой математической интерпретации, являются не чем иным, как тузом, тройкой и семеркой (туз полагает он единицей, то есть 1, 3, 7…). Полагая 27-е число как днем рождения (по записи в церковной книге), так и днем – смерти, 37 – как годом смерти, так и числом полностью прожитых лет, а 99 – годом рождения, начинает наш математик-пушкинист числа эти делить и множить и извлекать что-то за гранью нашего математического образования, получая, как в замкнутом кругу, все те же числа: либо 137, либо 27, либо 37, либо 999… Даже всех дней жизни начисляет (почему-то в сотнях дней) 137, а точнее – 137X99 + 137+27+37. Дальнейшие парадоксы Боберова, исчисленные как «ставки Пушкина», приводящие к выпадению дамы пик 27.1.37, перестают быть только забавными…
Пушкин и раньше «наследовал» эту драму: «В семейственной жизни прадед мой Ганнибал так же был несчастлив, как и прадед мой Пушкин» (1830-е). «Он умер очень молод и в заточении, в припадке ревности или сумасшествия зарезав свою жену, находившуюся в родах» (1830).
Жуковский, как известно, “редактировал” смерть Пушкина в интересах его семьи и посмертной репутации, но лишь в “высочайшем” аспекте. Характерно, что в этих случаях он мало приводит прямой речи Пушкина – больше пересказывает
Честные врачи подтверждают, путая лишь порядок слов, для них не столь важный.
По этой “лестнице” Пушкин поднялся выше книг и выше литературы, а усердный и честный Даль буквально принял призыв и еще долго карабкался вверх по полкам, пока не воздвиг пирамиду русской речи…
Ундервуд – О. Мандельштам, «1 января 1924 года»
«Звезда», впрочем, почти единственная была своевременна: см. № 8/99. Были и подарки: выставка в Литературном музее в Москве или публикации «К развалинам Чевенгура» Василия Голованова, см. «Общая газета», № 3(373)
Выступление на конференции «Мой Толстой» 15.11.2008 в Харденберге (Германия).
«… Куст «татарина» состоял из трех отростков. Один был оторван, и, как отрубленная рука, торчал остаток ветки. На других двух было на каждом по цветку. Цветки эти когда-то были красные, теперь же были черные. Один стебель был сломан, и половина его, с грязным цветком на конце, висела книзу; другой, хотя и вымазанный черноземной грязью, все еще торчал кверху.
Видно было, что весь кустик был переехан колесом и уже после поднялся и потому стоял боком, но все-таки стоял. Точно вырвали у него кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаз. Но он все стоит и не сдается человеку, уничтожившему всех его братии кругом его.
«Экая энергия! – подумал я. – Все победил человек, миллионы трав уничтожил, а этот все не сдается».
И мне вспомнилась одна давнишняя кавказская история часть которой я видел, часть слышал от очевидцев, а часть вообразил себе. История эта, так, как она сложилась в моем воспоминании и воображении, вот какая. Это было в конце 1851-го года.
В холодный ноябрьский вечер Хаджи-Мурат въезжал в курившийся душистым кизячным дымом чеченский немирной аул Махкет».
(Страница цитируется на одной из граней стеллы. На другой может быть посвящение «Последнему произведению», к Столетию ухода Л.Н.Толстого.)
