Я взял перо и начал писать. Когда я кончил писать, Теила подняла голову и сказала: Ты уже кончил? Я стал читать ей. Она закрыла глаза, как будто все это ее уже не касалось и даже слушать не было желания. Когда я кончил, она открыла глаза и сказала: Хорошо, хорошо, сыночек, ты хорошо меня понял. Можно было иначе написать, но и так, как ты написал, все достаточно ясно. А теперь, сыночек, дай мне перо, я подпишу свое имя на письме, и положу его в кувшин, и пойду заверить договор.
Я обмакнул перо в чернила и протянул ей. Она взяла и подписалась. Потом еще раз провела пером по некоторым буквам, чтобы вышло яснее. Потом сложила письмо, положила его в кувшин и обернула горлышко куском пергамента. Потом зажгла свечу, взяла печать и подержала ее над свечой, пока она не стала мягкой. Запечатала кувшин, встала и подошла к кровати. Подойдя, она приподняла одеяло и положила кувшин под подушку. Сделав это, она посмотрела на меня добрыми глазами и мягко сказала: Пойду теперь заверять договор. Дай тебе добра Всевышний, что ты не пожалел для меня трудов. Больше я тебя не обеспокою. Сказав это, она поправила одеяло, взяла палку и направилась к двери, поцеловала мезузу и подождала, пока я вышел. Она тоже вышла, заперла дверь и быстро пошла. Я последовал за ней.
По дороге она добрым взглядом провожала все места и каждого встречного. Неожиданно она остановилась и сказала: Скажи мне, как оставить такие святые места и таких хороших евреев? Я все еще не знал, о чем идет речь. Дойдя до перекрестка, она остановилась и попрощалась со мной. Я пойду с вами, сказал я. Мы прошли еще несколько шагов, она снова остановилась и сказала. Но, увидев, что я хочу с ней идти, она больше ничего не прибавила и поднялась по ступенькам, ведущим во двор погребального общества. Она вошла, и я тоже.
Мы вошли в помещение погребального общества — конторы для живых и для мертвых. Там сидели два писаря. Перед ними были разложены книги, они сидели с перьями в руках и дули в стаканы черного кофе. Увидев Теилу, они почтительно приподнялись и, поздоровавшись, придвинули ей стул. Старший из них сказал, обращаясь к ней: Что вас сюда привело? Она ответила: Я пришла, чтобы выполнить договор. Он сказал: Выполнить договор? А мы думали, что пора уже отменить его. Теила испуганно сказала: Что вы говорите?! Он сказал: Вы уже больше не числитесь в книге (смертных). Улыбнувшись собственной шутке, он, обратившись ко мне, пояснил: Теила, дай ей, Всевышний, долгие дни и годы, каждый год к нам приходит продлить купчую на ее место на Масличной горе.[25] И в прошлом году, и два года назад, и три, и десять, и двадцать, и тридцать лет тому назад. Она будет приходить до пришествия Мессии. Сказала Теила: Придет он, придет, пусть уже приходит скорее. Но я вас больше не буду беспокоить. Писарь спросил удивленно: Может быть, вы собрались в киббуц, как девчонки, которых зовут халуцианками? Сказала Теила: Не в киббуц, я иду к себе. Сказал писарь: Едете обратно к себе за границу? Сказала Теила: Не за границу. Еду туда, откуда пришла. Как написано:. Причмокнул писарь губами и сказал: Ну-ну, вы думаете, нашему обществу уже нечего делать? Послушайте меня, подождите еще лет двадцать-тридцать. Зачем спешить? Она прошептала: Я уже пригласила женщин для совершения омывания. Они хорошие женщины, и нельзя с ними несерьезно поступить. Лицо писаря погрустнело, видно было, что ему не по себе. Затем он сказал: Мы очень рады, когда вы к нам приходите. Каждый раз мы в вас видим пример долголетия. А теперь, когда вы хотите оставить нас, вы как будто лишаете нас его. Сказала Теила: Если мне остались еще годы, я отдаю их охотно и вам и всем, кому хочется жить. Вот договор, подпишите.
После того как писарь скрепил купчую своей подписью, Теила взяла ее, опустила в карман и сказала: Больше я вас беспокоить не буду. Да будет с вами Всевышний, дорогие евреи, а я пойду к себе. Она встала и направилась к двери, остановившись, подняла лицо, поцеловала мезузу и вышла.
Заметив, что я следую за ней, она остановилась и сказала: Иди по своим делам, сыночек. Я сказал ей: Когда вы сказали, что идете заверить договор, я думал, что это касается дома, и вот… Она перебила меня: И вот я пошла, пошла заверить купчую на мой вечный дом. Дай-то Г-сподь, чтобы мне недолго пришлось в нем жить, чтобы встать мне из него вместе со всеми детьми Израиля. Прощай, сыночек. Я тороплюсь домой. Женщины там уже ждут, наверное. Я молча продолжал стоять, а она пошла и исчезла в лабиринте домов и переулков.
