Если бы в 1973 году Кокто довелось прогуляться по Центральному Парку Нью-Йорка, он бы увидел странное зрелище: студенты одного из колледжей на лужайке, окруженной небоскребами, показывали свою версию «Адской машины», записанную на видеокамеру. Бесспорно, пьесу можно назвать открытой для всевозможных интерпретаций и вечной — ведь раны Эдипа невозможно залечить.
Продолжая тему мифа в творчестве Кокто, нельзя не сказать о пьесе «Орфей», премьера которой состоялась в 1926 году в «Театр Дезар». Декорации создал приятель Кокто Жан Гюго, а костюмы придумала Габриель Шанель. Главные роли были сыграны знаменитыми актерами мужем и женой Жоржем и Людмилой Питоевыми. Все члены театральной команды понимали друг друга с полуслова. А иначе ничего бы не получилось, ведь достаточно взглянуть на описание декораций самого Кокто: «Несмотря на апрельское небо <…> мы предполагаем, что в гостиной царят таинственные силы. Даже обычные предметы выглядят подозрительно», или на ремарки: «говорит голосом тяжело раненного», «смотрят на свой дом, будто видят его впервые». В пьесе ткалась тончайшая паутинка поэзии, плелись, как говорил Кокто, «кружева вечности», которые могли порваться от любого неосторожного движения. Недаром в прологе, произносимом непосредственно перед спектаклем, актер, игравший роль Орфея, говорил следующие слова: «Мы играем на большой высоте и без страховочных лонж. Любой неожиданный шум может стать причиной нашей гибели — меня и моих товарищей» [6].
После войны в 1949 году Кокто снимет одноименный фильм, где по сравнению с пьесой многое будет изменено. Всю жизнь Кокто настойчиво возвращался к образу Орфея, потому что говорить об искусстве означало для него говорить о Художнике [7].
Через три года после «Адской машины» Жан Кокто пишет драматическое произведение «Рыцари Круглого Стола», переносящее зрителей в совершенно иную эпоху. В одной из бесед с Андре Френьо Жан Кокто рассказал об истории возникновения пьесы: «Жуве попросил написать пьесу, а я не знал о чем. Идея „Рыцарей Круглого Стола“ родилась сама собой. Уже после того как я написал пьесу, я обнаружил, что в ней рассказывается о дезинтоксикации. Подтолкнув меня избавиться от опиума, любящие меня люди сослужили мне службу, но нарушили равновесие и покой. Вот что объясняет пьеса „Рыцари Круглого Стола“. Никто об этом не догадается, там увидят обычный сюжет, который я выбрал, но в действительности сюжет сам навязался мне, и я даже не заметил ни перемен, произошедших во мне, ни истинного смысла интриги. Я был очень далек от всех историй с Граалем, они меня не интересовали. Все пришло само собой. Нет ничего более темного, чем работа поэта». «Это история одной „дезинтоксикации“, — писал Робер Кемп, обозреватель „Фейетон Театраль“ 25 октября 1937 года, — история об отказе от яда, делающего жизнь приятной и бесплодной, от грез, убивающих волю и Добродетель. О возврате к вере».
Обращение к Средневековью соответствовало устремлениям романтиков, желавших покончить с «манией» Греции, но перед Кокто и на этот раз стояла другая цель, он ни от чего не открещивался, его давно уже притягивала магия «числа, равновесия, перспективы, мер и весов». В пьесе многократно повторяется мотив противопоставленных друг другу расчета и случая, о которых говорится в знаменитой фразе Малларме «Жребий никогда не отменит случайности». «Игра в шахматы» по-французски омонимична слову, обозначающему «провал, неудачу». За доской в черно-белую клетку добро и зло разыгрывают сложную партию. В пьесе Кокто силы тьмы терпят фиаско, однако можно предположить, что сложись обстоятельства чуть по-иному, будь Мерлин чуть повнимательнее, и ложь с коварством навсегда воцарились бы в замке. В пьесе «Двуглавый орел» королева будет пытаться узнать судьбу, раскладывая пасьянс, но приговор обозначен уже в эпиграфе.
Один из самых знаменитых афоризмов Кокто, который можно найти во всех словарях французских литературных цитат, это слова поэта: «Я — ложь, всегда говорящая правду». «Рыцари Круглого Стола», как никакое другое произведение, сконцентрировано на этом оксюмороне. Ланселот стремится к настоящему, не призрачному счастью, он ненавидит уловки, а король говорит, что предпочитает настоящую смерть ложной жизни. Границы лжи и правды становятся такими же расплывчатыми и еле различимыми, как контуры яви и сна.
