В холодной квартире на Шестой линии Васильевского острова работает немолодой седой человек. Перед ним — дощечка, покрытая слоем воска. Он осторожно проводит на воске тонкие линии. Это ленинградский медальер Николай Александрович Соколов. Он не оставил стеки и в дни блокады. Ему даже удалось выпустить тогда три медали: в честь Суворова, в память прорыва и снятия блокады…
Блокадный календарь искусства навсегда сохранит эти два десятка произвольно выбранных его дней и ночей.
Время, предъявившее человечеству особый счет, — «ревущие сороковые» годы — заставило не только людей, но и искусство противостоять пушкам.
«Если горькие сводки Советского Информбюро начала войны стали в противоречие с предвоенными заверениями о том, что врага будут бить на его территории, — пишет в «Повести о том, как возникают сюжеты» Александр Штейн, — то искусство наше в его лучших произведениях, напротив, подготовляло поколение, вступившее в войну, к правде войны, вводило поколение в тяжелую и драматическую ее суть».
Это поколение, мое поколение, окончив незадолго перед войной средние школы, смотрело в кино фильмы об Александре Невском и Чкалове, «Семью Оппенгейм», «Истребителей». Мы тогда не думали всерьез о том, что и нам придется встретиться лицом к лицу с немецкими псами-рыцарями, узнать о судьбе Бабьего Яра и напряженно наблюдать за «ястребками», идущими в боевую атаку. Да, мы не ждали этого и, признаться, не очень-то готовили себя к этому.
На сцене Театра драмы имени Пушкина мы смотрели спектакли «Ленин», «Полководец Суворов», постановку замечательной пьесы Карела Чапека «Мать». Мы знали, что Чапек недавно умер и что «Мать» — его последняя пьеса, но не задумывались о том, что она — одно из первых сценических произведений, предостерегавших против фашизма. Сколько антифашистских пьес должно было последовать за ней!
Героиня пьесы, Мать, отдает войне всех своих сыновей. Только последнего, младшего сына не хочет она отпустить. Пусть хоть он останется с ней!
Действенным персонажем спектакля стало радио. Его голос вносил поправки в душевные движения героев драмы. Чапек показал, как в минуты наивысшей опасности для народа радио становится голосом человеческой совести.
Мать вступает с радиоголосом в острый конфликт, полагая, что это именно она, женщина из радиостудии, проникая во все пражские квартиры, отнимает у матерей их последнюю надежду, их детей, их счастье…
Женский голос по радио. Слушайте, слушайте, слушайте! Призываем всех мужчин к оружию! Призываем всех мужчин! Слушайте! Как раз сейчас мы принимаем по радиотелеграфу сообщение с нашего судна «Горгона». Одну минуту, трудно разобрать… «Наше судно «Горгона»… Боже мой!.. Простите, у меня там сын!.. Слушайте!.. «Наше учебное судно «Горгона»… имеющее на борту четыреста воспитанников младших классов морского училища… сделало попытку прорвать неприятельскую блокаду, чтобы возвратиться в свой порт. В пять часов семь минут… неприятелю удалось попасть в судно торпедой. «Горгона»… идет ко дну…» Мой сын! Мой мальчик!..
Мать. Значит у тебя есть все-таки сын? У тебя тоже есть свое дитя?..»
Поединок Матери с голосом по радио, с самой собой оканчивается победой совести. Мать срывает со стены винтовку и протягивает ее последнему, младшему сыну: «Иди!»
Мы, ленинградцы, мое поколение, аплодировали актерам, обсуждали, как показаны на сцене те герои пьесы, что уже убиты и мертвыми являются домой, чтобы сказать и свое слово о войне. Осенью 1939 года мы выходили из Александринки на площадь Островского, шли по желтым и мокрым листьям в сквере и не могли тогда знать, что меньше чем через два года, 19 августа 1941 года, диктор ленинградского радио, сдерживая волнение, сообщит о только что произведенном в Финском заливе бандитском потоплении госпитального судна «Сибирь», на борту которого эвакуировались из Таллина в Ленинград дети, женщины и раненые красноармейцы — тысяча триста человек. В этот день многие матери Ленинграда, Москвы, Севастополя, Одессы сами протянут винтовки своим сыновьям.
Бегло просматривая газеты в поисках откликов на постановку «Матери», мы не догадывались, что Чехословакию выдали фашистам в качестве платы за обещание напасть на нашу страну; что показанная на сцене трагедия чешского города и чешской семьи была не только финалом театрального представления, но и началом второй мировой войны.
